— Да ведь только его и слышно…
— Что поделаешь, это непростая игра. Давайте начистоту: разве не он написал «Портрет игрока»[24]? Наконец, есть серьезные университетские преподаватели, которые не любят суетиться, даже когда многие уже попались на удочку тех, чьи имена на слуху, и посвящают им преисполненные почтения диссертации. Их очаровывает спектакль. Оставим этих мастеров наводить скуку в их уютной тени. Не касаясь живущих ныне корифеев, я могу назвать вам большое количество университетских преподавателей высокого полета, от Жан-Пьера Ришара до Рене Жирара и других. Дело в том, что вместе с крахом больших систем, таких как марксизм, структурализм и прочих, это ремесло стало неблагодарным. Нет системы — и философы разбежались. Размышляя об озадачивающих успехах науки, в особенности генетики, стоит уповать теперь не на французов, а скорее на какого-нибудь немца Петера Слотердайка. Такое внезапное обесценение привело у нас к массовому эффекту Ролана Барта. Каждый встал в позу художника-мыслителя и упорно играет обе роли, увиливая от требований, которые диктует одна, и ответственности, которую налагает другая. Все это нимало не способствует созданию школы. Если кому-то хочется поупражнять свой мозг, ибо мозг — это мышца, ему надо обратиться к дерзким, например, к Филиппу Мюрею, автору известного эссе о Селине и большому рубаке, написавшему «После истории»[25]. Особенно я рекомендую вам Анни Лебрён, человека с непростым характером, женщину энергичную и непреклонную, слишком женственную, чтобы быть феминисткой, преданную сюрреализму, духу маркиза де Сада и Русселя, но именно это мне и нравится — дружить с неукротимыми…
— Ну хорошо, а больше никого в вашей котомке нет?
— Почему же, есть. Я хотел поведать вам о Патрике Бессоне, еще одном «неправильном» человеке, непредсказуемом и забавном. О Бернаре Коммане и его людях без рук и ног, об Эрике Шевийяре и его каучуке…
Наклонившись ко мне, Жид тихо проговорил:
— Скажите, вам промочить горло не хочется? Только давайте вдвоем…
Матео, который все слышал, направился к двери и запер ее на ключ.
— Издательство закрывается! — объявил он и погасил в холле свет.
Жид встал; как человек, не привыкший к тому, чтобы его выгоняли, он был слегка удивлен. Я взял его под локоть и повел по коридору к винтовой лестнице в глубине здания.
— Куда вы меня ведете? Вниз? Я сам в «Подземельях Ватикана»…
— Ничего подобного. Сейчас мы идем в архив «Черной серии».
