— Господа, господа! — Маркс поднялся и примиряюще простер руки. Он еще надеялся если не сейчас, то хотя бы потом, позже все-таки извлечь некоторую пользу из левых депутатов, если, конечно, в скором времени Национальное собрание не будет разогнано. — Зачем такие страсти? Мы откровенно говорили, мы выяснили позиции, и уже в этом есть немалый смысл. Может быть, события ближайших дней еще заставят вас подумать о том, что мы тут вам говорили.
Начали раскланиваться. Прощание получилось сдержанным, даже холодным, даже неприязненным, несмотря на улыбки с обеих сторон.
Последним уходил Трюцшлер. В дверях он сказал:
— Господа, я был бы счастлив поехать с вами. Если найдете возможным взять меня, пожалуйста, сообщите.
— Благодарим вас за честный порыв, — дружески улыбнулся Маркс, — но в наши расчеты не входит увеличивать состав нашего легиона, — он шутливо ударил ладонью по груди себя и Энгельса. — Мы должны быть достаточно мобильны и оперативны.
— Жаль, — покачал головой Трюцшлер. — Во всяком случае, помните, что я всегда готов прийти вам на помощь.
— Спасибо.
Оставшись одни, все трое некоторое время молчали: Маркс и Энгельс ходили из угла в угол, Вейдемейер сидел за столиком. Вдруг Энгельс ударил кулаком в ладонь:
— Ах, как мне хотелось хоть кому-нибудь из них набить физиономию! Больше всех Цицу, конечно.
Маркс засмеялся:
— А меня, представь себе, больше всех злил почему-то Людвиг Симон, хотя он молчал, как рыба.
— Почему-то! — воскликнул Вейдемейер. — Ясно почему: он же, как и Целль, твой земляк — из Трира.
— Но я же этого не знал!
— Мало ли что! Видно, чувствовал.
— Боже мой, какое богатое разнообразие политических типов дал миру наш тихий славный Трир!
С кофейником и чашечками на подносе вошла Луиза.
— Господа, подкрепитесь.
— Очень кстати! — радостно потер руки Энгельс.
Все снова уселись за столик, взяли чашечки.
— Да, — задумчиво сказал Маркс, делая глоток, — следует со всей прямотой признать полный провал нашей миссии.
— А вежливости-то, вежливости-то сколько было потрачено! — вздохнул Энгельс.
— Ну, с твоей стороны особых затрат, кажется, не было, — улыбнулся Вейдемейер.
— Вот именно «кажется»! — подхватил Маркс. — Ты плохо знаешь Фридриха, и тебе трудно понять, сколько усилий стоило ему говорить с ними по-человечески.
— Иосиф, — вдруг переменил тему разговора Энгельс, — мне показалось, что скоро ты станешь счастливым отцом. Или я ошибаюсь?
— Нет, ты не ошибаешься.
— Ты подумай, Карл, что творится на белом свете! Кругом восстания, революции, Европа горит, а наши друзья обзаводятся потомством: ждет ребенка Даниельс, ждет Иосиф… Да ведь и ты тоже!
