— Бессмысленно? — раздался голос Даниельса. — Что бессмысленно? Это слово сегодня преследует меня весь день.
— Ах, проснулся! — наконец-то в полный голос воскликнул Энгельс, вставая. — Более чем бессмысленно спать, когда у тебя в доме гости.
— Да, да, извините. — Даниельс тоже встал, пожал руку Марксу и сел на место Энгельса.
А тот, сделав несколько шагов по кабинету и снова подойдя к дивану, с улыбкой проговорил:
— И уж совсем нелепо, дорогой мой, скрывать от нас, что твоя жена ждет ребенка.
— Как? Это правда? — радостно изумился Маркс.
Даниельс виновато молчал.
— Это же здорово! — воскликнул Маркс. — Поверь мне, отцу троих детей.
— Да я и рад, — смущенно улыбнулся Даниельс. — Хотя прекрасно понимаю, в какой ужасный мир придет наш ребенок.
— Есть в этом мире при всем его несовершенстве и хорошие вещи, — вставил Энгельс.
— Я тоже так считаю, — поддержал Маркс.
Даниельс промолчал. Он, видимо, был в нерешительности. Но через несколько мгновений, поколебавшись, все-таки проговорил:
— Я тут высидел некое сочиненьице с философским замахом… Хочу вас попросить прочитать.
— С удовольствием, — тотчас отозвался Маркс. — Только попозже.
— Так вот там, в этом сочинении, я прихожу к выводу… Раз люди связаны друг с другом прежде всего посредством производства своих материальных жизненных потребностей, то совершенствование индивида возможно только через совершенствование материального способа производства и общения и покоящихся на нем общественных институтов…
— А поскольку революция, — нетерпеливо перебил Энгельс, догадавшийся, куда клонит Роланд, — не смогла усовершенствовать способа производства, не улучшила общественных институтов, то, следовательно, не может быть речи ни о каком совершенствовании индивидов, в том числе маленького Даниельса, который через несколько месяцев придет в этот ужасный мир. Так?
— Так, — подтвердил Даниельс. — И это меня страшит.
Чувствуя, что Энгельс может сейчас слишком увлечься спором, понимая, что разговор этот не ко времени и не к месту, Маркс только сказал:
— Роланд, кое в чем ты прав, но в целом твое рассуждение, твой вывод механистичны, в действительной жизни все сложнее, там больше диалектики.
Поняв опасения Маркса, Энгельс подавил свое желание поспорить и перевел разговор на другое.
— Если бы я знал, что Амалия беременна, — сказал он, — я ни за что не стал бы скрываться в твоем доме.
— Но разве ты не посчитал бы меня подлецом, — Даниельс возбужденно потряс перед собой руками, — если бы позавчера ночью, когда ты пришел, я, ссылаясь на беременность жены, сказал бы, что не могу принять тебя?
