Случай «Брольи» все же особый. Обычно после того, как ребенка отнимали от груди, истощенная кормилица отправлялась обратно в свою деревню с довольно приличной суммой, для того, чтобы снова родить и вернуться предложить свою щедрую грудь другому богатому младенцу.
После того, как его отнимали от груди, бывший грудной младенец без всякого труда оказывался в Британской империи при посредстве няни, прибывшей прямо из Англии или Шотландии. В знатных семьях это было почти всеобщим обычаем… Считалось хорошим тоном отдавать своих детей в сильные руки дочерей Альбиона. По крайней мере, два поколения убаюкивались на языке Шекспира.
В действительности, они играли роль постоянной няни. Они брали все заботы о детях на себя, спали рядом с самыми маленькими, одевали их, дети доверяли им свои большие и маленькие горести. Так, у маркизы д'Аркур няней была Аньес Линч, молодая девушка двадцати лет, приехавшая во Францию по рекомендации английской ветви семьи. Сначала она каждый год ездила на родину, потом со временем поездки стали все реже, и в конце концов она стала безвыездно жить со своими подопечными. Она не расставалась с ними, пока они не выросли. За эту преданность она была похоронена в фамильном склепе. Разумеется, ее жизнь протекала отдельно от прислуги. Таким образом, это была сила, с которой должна была считаться гувернантка, которая появилась, когда старшей девочке исполнилось семь лет. Это была немка Хелен Гербауман.
Она и кормилица ненавидели друг друга от всей души. Вновь прибывшая была учительницей и преподавала детям математику, немецкий и, что самое удивительное, французский. Так как няни были англичанками, в те времена существовало впечатляющее количество молодых аристократов, которые свободно говорили только на британском языке. Так как родители также говорили на этом языке, французский появлялся только на склоне лет. Так же как и чувство привязанности к родине-матери. Дошло до того, что во время столкновений в Фашоде совсем молодая Полина де Брольи, ставшая позже графиней де Панж, чтобы доставить удовольствие своей няне, решительно встала на сторону лорда Китченера, считая нашего бедного майора Маршана чем-то вроде бандита с большой дороги и одновременно отвратительным убийцей.
Жизнь детей протекала в этом окружении отдельно от жизни родителей. Дети жили на верхнем этаже дома, прямо под прислугой, у них была своя столовая, где они ели вместе с няней и гувернанткой. Каждое утро они шли здороваться с матерью и отцом. Только когда они достаточно подрастали, их допускали к общему столу, естественно, в интимной обстановке, а девочек приглашали в гостиную по «дням» матери. Помимо этого они занимались каждое утро в специально отведенной для этого комнате, после чего, около одиннадцати часов, карета отвозила их, скажем, на Марсовое поле, где под наблюдением англичанки или немки — никогда обеих сразу — и кучера они встречались со своими маленькими товарищами. После обеда случалось, что мать брала с собой девочек в объезд города в карете, который она делала, чтобы «развезти визитные карточки» в тот или другой дом друзей. В противном случае дети снова совершали прогулку между уроками фортепьяно, пения, рисунка акварелью и других любительских видов искусства.
