Кормилица, приезжавшая из французской провинции, принимала младенца с момента его рождения, чтобы кормить его своим молоком, что не могли делать элегантные молодые дамы, наполовину задушенные безжалостными корсетами. В то время как горничные изо всех сил тянули их шнурки, кокетки держались за спинку кровати или за задвижку окна.
Главным образом в Бургундии, Оверни или Нормандии, когда молодая женщина становилась матерью, перед ней открывалась прибыльная карьера. Она покидала свою деревню, оставляя своего не отнятого от груди ребенка, кормилице, живущей в округе, или кормилице без молока, которая растила маленького крестьянина на коровьем или козьем молоке, а то и на похлебке.
Потом она приезжала в Париж, чтобы кормить своим молоком маленького аристократа или будущего миллионера. Эти женщины отказывались от семейной жизни и покидали своих мужей и детей, которых они видели примерно раз в два года, приезжая, чтобы снова родить ребенка. Иногда они оставались намного дольше, уже после того, как ребенок был отнят от груди, потому что к ним привязались, и наоборот. Но это было все же довольно редко. Можно привести пример кормилицы Луи де Брольи, бургундки из Монсоша, которая прожила десять лет рядом со своим «молочным сыном», не хотевшим расстаться с ней. Будущий нобелевский лауреат был слабым ребенком, и после того, как его отняли от груди, не могло быть и речи, чтобы передать его няне, которая уже заботилась о его сестре Полине. Последняя рассказывает о настоящих сражениях между англичанкой и бургундкой, которых, мало заботил старинный союз, заключенный во время столетней войны: «Они обругивали друг друга, каждая на своем жаргоне: кокни, с одной стороны, и овернское наречие — с другой: «Помешанная! Чокнутая! Надсмотрщица за коровами!» — самые мягкие оскорбления в адрес друг друга, которые я слышала от них каждый день». Победа, однако, оставалась за кормилицей, у которой уже не было молока.
Костюм, в котором гордо ходили кормилицы, невозможно было сравнить ни с каким другим. Он состоял из белого чепчика, к которому прикреплялась большими позолоченными булавками огромная рюшка из лент ярких цветов: красного, синего, зеленого или вишневого. Их концы свисали до земли и развевались за спиной. Ниже шла очень свободная накидка, расшитая бархатной тесьмой, прикрывающая белый передник с широкими карманами. Домье, а также Кристоф в «Сепере Камемберо» навеки запечатлели эту величественную фигуру, прогуливающую маленьких аристократов по Елисейским полям или в Булонском лесу, под наблюдением кучера, сидящего на высоком ландо с гербами в цилиндре и широком плаще с каракулевой подкладкой.
