— Вояки… — презрительно сказал Санька, хмуро глядя на пленников, а Митька приставил ладони с растопыренными пальцами к своему носу и, кривляясь, пропел:
Генерал Барбос,
Поломатый нос!
Мы твою пещеру взяли
И тебя живьём связали!
Не надейся, никогда
Не вернёшься ты туда!
Кулаки Кима сжались. Он рванулся вперёд и, как подкошенный, рухнул на холодный земляной пол. Санькин ремень туго стянул ему ноги.
Гошка ободряюще кивнул другу и повернул лицо к Саньке, чувствуя, как жарко запылали щёки.
— Что тебе от нас надо?
— Что бы вы… эт-та… как его… чтобы и духу вашего в пещере не было… и на пляже! — выкрикнул Митька.
— Помолчи, — Санька отвёл рукой Митьку в сторону и шагнул вперёд. — Генералы нашлись… полковники… — Он вытащил из кармана штанов тетрадку с приказом и, разорвав её на куски, бросил на пол. Следом за тетрадкой на пол полетели куски разорванной карты.
Гошка чуть не заплакал от обиды. Такой мировой приказ получился — и на тебе… А карта? Где они теперь другую возьмут? Это что же значит? Пещера окончательно потеряна для них?
— Ничего у тебя не выйдет, — твёрдо сказал Ким, — пещера всё равно наша. Мы её нашли. И пляжа вам не видать. Он на нашей стороне реки. Ищите себе другое место…
— Это вы ищите другое, а нам и на этом не холодно! — сказал Митька. — Лучше сразу сдавайтесь!
Скосив чёрные глаза, Ким посмотрел на широкое, исцарапанное лицо Гошки с грязными подтёками на щеках.
— Гошка, пой!
— Да ты что? — Гошка от удивления раскрыл рот.
— Пой, говорю! — властно крикнул Ким и первый запел:
Ведь для тебя, родная!
Есть почта полевая!
Вставай! Труба зовёт.
Солдаты! В поход!
— Рехнулись! — удивлённо взвизгнул Митька, во все лаза глядя на орущих дикими голосами пленников.
— Ладно, — пробурчал Санька, — надоест петь… подумают… Айда, Митрий, есть охота, — он подтянул сползшие с худых бёдер штаны, — там мать картошки с салом нажарила… пахнет!
— Айда! Тоже… эт-та… как его… герои нашлись! — Митька хихикнул и следом за Санькой вышел из сарая, прихватив по дороге фонарь.
Дверь захлопнулась.
Пленникам сразу расхотелось петь. Гошка втянул носом воздух и сглотнул слюну. Даже сквозь запах прелой соломы в сарай пробивался аппетитный, мутящий сознание запах свежей картошки с салом и луком.
— Что делать будем? — тоскливо спросил он. В таких случаях он всегда полагался на своего более находчивого друга.
Ким не отвечал.
— Ты чего молчишь? — обеспокоенно спросил Гошка, вглядываясь в темноту сарая. — Ким, а Ким… не молчи… — Гошка стыдился признаться другу, что ещё с детства отчаянно боится темноты. С тех самых пор, когда он однажды проснулся во время пожара. — Ну, скажи чего-нибудь, Ким…
