Направился все-таки к поезду. Медленно, чтобы слышать каждый свой шаг. Чтобы слышать, как скатывается по насыпи мелкий камешек, потрескивает высохший чертополох пополам с кипреем.
Лес вдоль линии был по-осеннему желт и даже немного прозрачен, листья опадали, при каждом шевелении ветерка податливо срывались с ветвей. Мир был желт, сух и хрупок, трава рассыпалась в летучую пыль под моими ногами, и эта пыль заставляла чесаться и без того воспаленные глаза. И небо, сожженное яростным зноем последних месяцев, оно тоже лезло в глаза, и спастись от этого было никак нельзя, язык распух и вываливался, и удержать его совсем не получалось.
С головой у меня еще проблемы, болит часто и сильно. Наверное, из-за того, что мозг не справляется с нагрузкой. Ведь я вышел в цвет. Нет, я и раньше различал некоторые цвета, особенно простые и яркие – красный, зеленый, синий, но теперь все стало по-другому, теперь на меня обрушились оттенки. Мозг заполнился лишней информацией и ощущениями, отчего я не узнавал некоторые предметы, и напротив, стал лучше различать другие. Спать еще все время хотелось. И уставал больше, засыпал чаще, просто так засыпал, чуть ли не через каждый час. Вот как сейчас, устал очень, уже не гожусь.
Я приближался к поезду, запахи становились резче и определенней, и я слышал, что еда там есть, точно есть.
Рельсы поворачивали вправо, начиналась низина, насыпь стала выше, можно было подняться на пути, но выходить на открытую местность не хотелось совсем. Решил шагать вдоль – так и незаметнее, и ручей в низине, может, не совсем пересох, удастся попить – с водой тоже трудности.
Впрочем, зря я надеялся на воду, не было ее, ручей пересох еще весной, в окаменевшей тине чернели вяленые головастики, они воняли рыбой и водорослями, я выбрал головастика побольше и попробовал.
Есть это было нельзя, колючки, и какая-то сухая дрянь, и вкус тины, гадость редкая, только слюну зря потратил.
Я поглядел влево, туда, где из насыпи торчала дренажная труба, из трубы тянуло гнилью и жженым пластиком, я не стал проверять, похоже, что там кто-то сдох, по запаху напоминает барсука, а ну его.
Перебрался через мертвый ручей и пошагал дальше, к повороту, за которым лежал развороченный состав.
Место катастрофы выглядело страшно. Вагоны друг на друге, изжеванный металл, колесные пары валяются вокруг, земля вспучена и вскорежена, погнутые рельсы задираются к небу, вещи. Вещей много, и все свеженькое, будто вчера все тут произошло. Клетчатые матерчатые сумки, портфели, рюкзаки, плоские компьютерные кейсы, все это лежало в желтой траве, почти совсем нетронутое, только кое-где мелочь просыпана, зубные щетки вот – их было слишком много, казалось, что этот поезд вез только зубные щетки.
