Командир слушал и с мрачноватым недоумением поглядывал на нее.
Политрук Прошкин-Акимов молча встал и вышел из землянки. Он направился прямо на кухню. Семенов весело мурлыкал какую-то песенку. Глаза его блестели.
— Веселишься? — сказал политрук. — Обдурил, значит, девчонку?
Говорили они недолго, но, когда политрук ушел, Семенов уже не мурлыкал, он только кряхтел, возясь около котла, и на все попытки бойцов завязать разговор отвечал односложно.
Историю про оладьи Надя рассказала девчатам сама, придя спать в шалаш. Ну и попала на зубок подругам…
— Семенов-то, ай да хват! — смеялась Лиза Самойлович, и весь шалаш вторил ей. — Надо ж придумать такое, скажи на милость!..
К повару Семенову они относились хорошо, он не принадлежал к числу бойцов, которых в команде с довольно неприязненной интонацией называли поклонниками и которые порой весьма назойливо доказывали девушкам свое расположение. Алексей Семенов был уже человеком солидным, в годах, имел большую семью и любил рассказывать о жене и о детях. Он очень скучал по ним. Все видели, как он мрачнел, если почтальон долго не приносил писем. Это сказывалось даже на качестве пищи, хотя вообще Семенов готовить умел. Вот только поварскими своими обязанностями он тяготился, но об этом знали немногие.
Вскоре после истории с оладьями Прошкин-Акимов пришел на ротную кухню вместе с врачом части Дробинским.
— Ну, как воюем, повар? — оживленно заговорил врач. — Бьем Гитлера поварешкой?
Врач осматривал кухню, спрашивал, откуда носят воду, перебирал поварской инвентарь. Дробинский попал в Красный Бор впервые, немало натерпелся по дороге, лежал в снегу во время шквального обстрела и уже не надеялся дойти. Теперь он был беспокойно весел, возбужден от пережитого и еще от сознания, что все это может вот сейчас повториться. Возбуждение делало его говорливым.
— Так, значит, воюешь, повар, так… А котелки у бойцов чистые? Назад пойдем, посмотрю.
— Наших бойцов знаете сами — девушки, из грязного есть не станут, — хмуро отозвался повар и вдруг вскинул на врача злые глаза: — А что Гитлера бью поварешкой, над этим можно смеяться, товарищ капитан медицинской службы, сколько угодно. Похлопотали бы лучше за меня перед политруком…
Семенов повесил огромную поварешку на котел и стал развязывать белый передник.
— Девчонки на передовой под пулеметными очередями ползают, а я, мужик, сижу здесь, как тыловая крыса. Смешно, конечно. Так ведь каждый день туда прошусь!
