?
— Чанду?
— Открой вон ту серебряную коробочку. То что в ней, и есть чанду. Добавь такой маленький, невзрачный кусочек в табак, который куришь, вдохни его сладкий аромат — и станешь другим человеком. Далеко унесутся горе и заботы, их сменят счастливые сны. Возвратятся все радости и блаженство, когда-либо выпадавшие на твою долю. Руки, некогда обнимавшие тебя, вновь тебя обнимут. Глаза, которые давно уже сомкнула смерть, опять улыбнутся тебе. Забьются снова давно умершие сердца. Это им, чанду, был опьянен Мухаммед, когда видел в своих грезах блаженство рая, и о чанду думал он, запрещая правоверным вино. К чему им скотское опьянение, если можно в аромате чанду вознестись к обители блаженства? Кури, Эми, предайся блаженным сновидениям.
Она протянула Эмме одну из набитых трубок. Эмма с отвращением отпрянула.
— Не буду, — сказала она твердо. — Ничто не должно обрести надо мной власть.
— Может быть, ты и права. Чанду расслабляет. Лишь только дурман пройдет, все члены словно свинцом налиты, как в параличе; сердце не бьется. Когда Георг увидел меня такую впервые, он решил, что я мертва. Крук не было дома. Она знает, что надо делать, когда наступает оцепенение. Она наносит мне удары, ворочает меня с боку на бок, теребит за волосы, пока не восстановится пульс. Ты сделаешь это сегодня вместо нее? Будь добра, милая, я тебя прошу. Соглашайся.
Голос мисс Келли звучал нежно, а грустные глаза смотрели умоляюще.
В Эмме боролись отвращение и любопытство.
— Зачем же ты это делаешь, если тебе потом так плохо? Разве не безумие — без всякой нужды подвергать себя такой опасности?
Мисс Келли устало покачала головой.
— Сновидения так сладки. Чем более ты несчастна, чем ненавистнее тебе жизнь, тем сильнее блаженство, которое даруют эти сны. Разве мало людей добровольно уходят из жизни, выносить которую у них нет больше сил? А я спасаюсь бегством с помощью чанду. Это мое единственное утешение. Почему ты на меня так смотришь? Боишься меня? Я не стану тебя уговаривать. Но только побудь со мной, не оставляй меня. Если бы ты знала, как я тебя люблю, как люблю.
Бормоча что-то, она устремила взгляд в пустоту, как будто разговаривая с невидимкой. Казалось, в ней поднялось нечто, причинявшее ей боль, — воспоминание, которое мучило ее.
Эмма внимательно смотрела на нее.
— Любишь? — повторила она с сомнением. — В тот раз, у залива Ди, ты мне это уже говорила. Хотя не знала меня и ничего обо мне не слышала. Как же я могу поверить тебе?
