Наша Нелл. Наша.
– Рука заживает, – ответила я. – Все дело вот здесь. – Я хотела дотронуться пальцем до лба, но непроизвольно ткнула в ребра над сердцем и почувствовала, что это более правильный жест, будто мой палец сам подсказал мне его.
– Да, подозреваю, что сердце заставляет нас делать странные и дивные вещи, – вымолвил отец Доминик.
Он постучал себя костяшками руки в грудь, и у меня появилось ощущение, что он говорит о порывах своей души.
Сняв шляпу, он стал общипывать выбившиеся клочки. Я вспомнила, как в тот день он пришел вместе с остальными монахами и принес отмытые обломки отцовской лодки, как стоял у очага в той же самой позе, держа свою шляпу, следя, как горят доски.
– Вы знали, что она называла отрубленный палец «указующим»? – спросила я.
Он покачал головой, и выражение его лица, такого старого и доброго, немного изменилось, оно напряглось и местами покрылось морщинами.
Я стояла в нерешительности. Что-то происходило во мне в этот момент – догадки, впечатления, – и я не знала, стоит ли говорить о них.
– А что, если она отрубила его, чтобы избавиться от ужасного чувства вины?
Отец Доминик отвел глаза.
Он знает.
Молчание воцарилось между нами. Я помню неясное жужжание, становившееся то тише, то громче. Казалось, ему не будет конца.
– Почему она это сделала? – поинтересовалась я.
Отец Доминик притворился, что вопрос риторический.
– И в самом деле – почему?
– Нет, я вас спрашиваю. Почему она это сделала?
– Твоя мать сказала тебе что-нибудь, чтобы ты могла думать, будто мне известны ее побуждения?
– Она сказала, что у нее есть причины ничего не говорить.
Монах вздохнул, сплел и расплел пальцы. Я не сомневалась, что он на что-то решается.
– Джесси, могу только представить, насколько запутанным тебе все это покажется, но я ничего не могу тебе сказать. Хотелось бы, но не могу.
– Она говорила вам что-нибудь на исповеди?
Похоже, мои слова застали его врасплох, он об этом не думал. Он наклонился ко мне с ласковым, понимающим взглядом, словно приглашая к откровенности. На мгновение мне показалось, что он сейчас возьмет меня за руку.
– Все, что я могу сказать, – это то, что твоей матери будет лучше, если мы не станем рыться в этом. Я знаю, что ты думаешь прямо противоположное, – нам всем хорошенько промыли мозги в последнее время, чтобы мы поверили, будто должны раскапывать самые жалкие крохи нашего прошлого и исследовать их до полусмерти, но это не всегда лучший выход для человека. Что бы там ни было, Нелл хочет сохранить это про себя. Пожалуй, лучше ей не мешать.
