Я сказала себе, что это никак не связано с монахом и тем, что случилось накануне ночью. Я имею в виду – ничего не случилось. Нет, дело было во мне, я преследовала какую-то собственную цель. Впрочем, позднее я еще задумаюсь над этим. Разве причины всегда так ясны?
– Я сказала, что беру дело в свои руки, – произнесла я, вставая. – И мне не хочется, чтобы ты приезжал.
Получилось несколько более раздраженно, чем хотелось бы.
– Боже! Не надо на меня кричать.
Я оглянулась на спальню матери, надеясь, что не разбудила ее.
– А может, у меня такое настроение – кричать, – сказала я. Не знаю, зачем я затевала эту ссору.
– Ради бога, я всего лишь пытаюсь помочь. Что с тобой такое?
– Ничего, – оборвала его я. – Со мной все в порядке.
– Нет, с тобой явно что-то происходит, – повысил голос Хью.
– Ты хочешь сказать, что, если мне не нужна твоя помощь, значит, со мной что-то происходит?
– Послушай, ты ведешь себя нелепо. – сказал Хью, и его тон больно резанул меня. – Слышишь? Ты ведешь себя нелепо.
И тут я повесила трубку. Взяла и повесила. Налила себе еще кофе и села, обхватив чашку ладонями. Руки немного тряслись.
Я ждала телефонного звонка, ждала, что Хью перезвонит. Когда он не перезвонил, я встревожилась, охваченная тем странным беспокойством, которое появляется всегда, когда начинаешь наводить порядок на островке своей жизни и не можешь понять, как ты мог существовать подобным образом все это время.
Чуть погодя я нагнулась и заглянула под стол. Распятие находилось по-прежнему под столешницей. Иисус из штормовой палатки.
В то утро, когда я меняла повязку на руке матери, мне приходилось не раз отворачиваться от раны. Мать сидела возле туалетного столика в плетеном кресле, пока я промывала кожу вокруг швов перекисью водорода и выдавливала мазь с антибиотиком на стерильную подушечку. Рана была как раз под суставом «указующего пальца», как она всегда называла его. Меня не покидала мысль о том, с какой силой надо было ударить тесаком, чтобы перерубить кость. Когда я приложила подушечку к мягкому, распухшему концу, она поморщилась.
Мельком взглянув на фотографию отца, я попыталась представить, что бы он подумал о пугающем умопомрачении, которое произошло с ней после его смерти. Что бы он подумал об отрубленном пальце? Мать обернулась и тоже посмотрела на снимок.
– Знаю, то, что я сделала, кажется тебе сумасшедшей выходкой.
К кому она обращалась – к нему, ко мне?
– Просто хочу, чтобы ты помогла мне понять, почему все так вышло, – сказала я.
