– Помни, что ты есть прах и во прах обратишься, – сказала я, прижав лепесток ко лбу матери, а потом к своему, и добавила: – Это вместо пепла.
Мать улыбнулась мне.
Сад застыл, кругом воцарилась абсолютная тишина, и все же ни одна из нас не услышала, как он приближается, пока не оказался совсем рядом. Мы с матерью одновременно посмотрели вверх и увидели, как он выступил из-за статуи, словно материализовавшаяся тень в длинной рясе, очень высокий, лицо его светилось в ярко озаренной ночи.
Я вскочила на ноги, мать по-прежнему сидела на земле. Монах посмотрел на нее сверху вниз. Ростом он был самое малое футов шесть, сухощавый, во взгляде сквозила какая-то одержимость рекордсмена, как, скажем, у пловца или бегуна на длинные дистанции.
– Нелл? – спросил он. – Вы в порядке?
Он не поинтересовался, что мы делаем, сидя на земле в темноте, с половником, пустой банкой из-под майонеза «Хеллман», рядом с кучкой свежевыкопанной земли.
– Нормально, – ответила мать. – Пришла повидаться со святой, только и всего.
Монах откинул капюшон, улыбнулся матери такой непринужденной, заразительной улыбкой, и я увидела, что у него темные и короткие, безупречно подстриженные волосы.
Он бросил быстрый взгляд на перевязанную руку матери.
– Мне жаль, что вы поранились. Мы молились за вас во время обедни.
Он повернулся ко мне, и несколько мгновений мы разглядывали друг друга. В резком свете луны я заметила, что глаза у него бледно-голубые, а лицо покрыто темным загаром. У него был неотразимо мальчишеский вид, но и нечто поразившее меня своей напряженной серьезностью.
– Брат Томас, – сказал он, снова улыбнулся, и в груди у меня что-то сжалось.
– Я дочь Нелл, – откликнулась я, – Джесси Салливен.
Позже я буду снова и снова возвращаться к этой встрече. Буду говорить себе, что, когда встретила его, все слабые фитильки, скрытые в клетках моего существа, затрепетали от сознания, что это он – долгожданный, но я не знаю, так ли оно было на самом деле или я уже потом все домыслила. Уверена, что обременила нашу первую встречу слишком большим грузом воображаемого. Но я действительно почувствовала, как в груди у меня что-то сжалось; я увидела его – и что-то произошло.
Мать пыталась подняться, монах протянул ей руку и не отпускал, пока она прочно не встала на ноги.
– Кто вам теперь готовит? – спросила она.
– Брат Тимоти.
– О, только не он! – воскликнула мать. – Конечно, он отличный трапезничий – превосходно управляется, расставляя тарелки и наливая молоко в кувшины, – но готовить он не умеет.
