- Не говори о том, чего знать не можешь, прошипела глава касты хаоса. - И дважды думай, прежде чем бросаться такими обвинениями.
Орлана увидела, как щёки её дочери бледнеют. Её саму Эйрин не слушала абсолютно, над Рианом откровенно смеялась, Луксора побаивалась слегка - он был чуть ли ни единственным, кто мог на неё воздействовать. А вот Ишханди опасалась так откровенно, как можно опасаться только чёрного провала в шаге впереди: покачнёшься и рухнешь. Будешь лететь так долго, что умрёшь не от удара о дно - от страха.
- Чего смотришь? - в запале бросила Эйрин Риану. Уже дрогнувшим голосом, но всё-таки она продолжила: - А я знаю и не буду молчать. Из-за тебя твоя подруга покончила с собой. Из-за тебя убили твоего брата. И... и ещё ты много кого убила.
Боль в висках пришла внезапно, пришла и сдавила её голову в когтистых лапах. Орлана привела заметно дрожащей рукой по переносице.
- Да, спасибо за напоминание... Идрис, она посмотрела на дочь: ту уже тоже трясло, как от холода, ты можешь идти.
В гробовом молчании она просидела ещё несколько секунд, уставившись на край стола. В хрустальной ножке бокала отражались багровые блики от гранатового сока. Первым очнулся Риан.
- Ты их отпускаешь? - произнёс он, пробуя на прочность каждое слово, как ступеньку на старой лестнице.
Луксор не обернулся, а она ожидала поймать его взгляд.
- Да, опустила напряжённые плечи Орлана. - Вы победили. Идите.
От боли перед её глазами поплыла вся безупречная сервировка стола.
- И я пойду. Она поднялась, высвободив запястье из ослабших пальцев Ишханди. - Спокойной ночи.
***
Прозрачный лунный свет вуалью лежал на её руках, на хрустальной ножке бокала. Ветер из открытого в ночной сад окна трепал нежный тюль за спиной, запутывался в её щиколотках. Орлана проводила пальцем по краешку бокала и слушала, как отступает когтистая боль.
На ветвях вечноосеннего дерева перед окном её кабинета повисли крошечные живые пушинки. Они порхали в воздухе, радуясь тому, что закончился дождь, они скользили по подоконнику, щекоча ей руку, и путались в распущенных волосах. Шпильки, брошенные тут же, поблёскивали перламутровыми головками.
Закончился ещё один день, значит, можно было распустить волосы, расстегнуть брошь на мантии и саму мантию бросить на спинку кресла. Её слабости всё равно не увидит никто, кроме пушинок, ползающих по подставленной ладони.
Завтра утром уйдёт Эйрин. Она возьмёт Идриса за руку и прошествует по дороге из белых камней. Там стражники откроют перед ними ворота. Может быть, в этот самый момент она обернётся, просто из любопытства, или собираясь различить в высоком окне второго этажа силуэт Орланы. Взгляд Эйрин ненадолго замрёт на синем с золотой короной флаге, реющем на башне замка, и уже через секунду она потеряет всякий интерес к своему бывшему дому.
