– Жизнь – гнусная штука, – сказал Пончик.
– Может быть, – осторожно сказал Филипп, которому на ум пришел его гороховый визитер.
– Как это «может быть»? – рассердился Пончик. – Ничего не может быть. Все уже проверено и известно заранее. Вчера, к примеру, я с горя чуть не утопился в унитазе.
– Отчего? – спросил Филипп, предчувствуя рассказ о новых горестях.
– Купил фрукты с совершенно неприличным названием, – сказал Пончик. – Настолько неприличным, что даже вспоминать не хочется.
– Идиот, – сказал Филипп.
– Верно, – с готовностью откликнулся Ляпсус. – Не следовало мне этого делать, потому что я не ем мандаринов.
– А при чем унитаз?
– Река была далеко, – объяснил Пончик.
В вагон вошли нищие с автоматами и стали собирать дань. Нищие были очень злы, потому что в обычные дни им подавали только дырки от бубликов, но Филипп, порывшись в кармане, не нашел у себя даже дырки. Пончик отвел от него беду, сказав:
– Я работаю у Вуглускра.
Нищие посмотрели на него с сочувствием и сунули ему в руку часы, сплошь утыканные розовыми брильянтами, сияющими нестерпимым светом. Пончик поблагодарил их скромным кивком головы.
– А ты говорил, что жизнь отвратительна, – поддразнил его Филипп.
– Конечно, – убежденно сказал Пончик, – они это сделали нарочно, потому что знают, что я не выношу розовый цвет.
Филипп поднялся. Было ясно, что и Пончик ему ничего не присоветует.
– Остановитесь у хрустального дворца, – велел он, – я выхожу.
Везделет приземлился, Филипп сошел, а Пончик вместе с остальными пассажирами отправился дальше.
Чтобы попасть в хрустальный дворец, надо было свернуть, потом идти прямо, потом завернуть, потом увернуться, потом пройти переулком и развернуться. Тогда вы бы оказались напротив самых дверей, а иначе вы там не оказались бы. Как видно и явствует из вышеизложенного, вышесказанного и вышеперечисленного, везделетная компания не слишком считалась со своими клиентами. Впрочем, надо отдать ей должное: ни один из обитателей дворца, кроме Филиппа, не стал бы пользоваться ее услугами, пребывая в твердой памяти и мало-мальски здравом уме.
К тому же Филипп не спешил домой, где его ждал только Лаэрт и, быть может, гневное послание от Матильды. Юноша знал, что уже никогда не вернется к ней; это было бы предательством по отношению к Аде и их любви. Но он не мог забыть то, что связывало его с Матильдой когда-то, и переживал, понимая: когда девушке откроется правда, она не простит его. Любовь жестока, а Филипп не хотел быть жестоким.
