В качестве председателя Новой сионистской организации он обратился к премьер-министру Великобритании Невилю Чемберлену с предложением забыть прошлое и открыть новую страницу в отношениях обоих народов, союзников в общей войне. Его инициатива осталась без ответа. В апреле 1940 года он подал британскому правительству меморандум о создании еврейского войска. На это тоже не последовало ответа. Лондон был еще погружен в скверну Мюнхенского соглашения и находился под впечатлением злого духа «Белой книги». Жаботинский сделал вывод, что должен искать новых союзников и обратился к Соединенным Штатам Америки.
В последние месяцы жизни в Лондоне (январь-февраль 1940 года) Жаботинский всецело был занят своей последней книгой «Военный фронт еврейского народа». Основная идея ее заключалась в том, чтобы еврейский вопрос был предусмотрен в конечных целях войны союзников. Он предложил создать еврейскую армию численностью 100 000 человек, которая будет сражаться на всех фронтах войны. С наступлением мира еврейский народ будет иметь право на представительство в мирной конференции, которая объявит о создании еврейского государства и о путях осуществления этого решения.
13 марта Жаботинский на корабле «Самария» прибыл в Нью-Йорк и сразу окунулся в работу. Казалось, что вновь наступили дни его молодости – новый этап борьбы за еврейский легион, но в более широком масштабе и с учетом огромного личного опыта. Увы, он встретил опять те же трудности, обусловленные консерватизмом людей. В Америке царил дух безразличия, большинство людей было охвачено идеей изоляционизма. Они считали, что на этот раз им удастся уклониться от «далекой» войны в Европе. Еврейская община Соединенных Штатов не была исключением. Даже сионистская организация вспомнила старинную песню осуждения «авантюристической программы» Жаботинского. Везде одно и то же. Как в 1917 году, он должен был пробивать плотную стену сопротивления. Жаботинский был уверен, что недалек день, когда Америка присоединится к войне. Он даже просил правительство Черчилля, чтобы ему помогли быть «разжигающей искрой».
Но одного Жаботинский не учел: его физические силы в 1940 году не были такими, как в 1917. Его тело было еще крепким, но многочисленные бури, которые он пережил, разрушили его сердце.
В Нью-Йорке Жаботинский жил очень скромно. Он тосковал по жене, которая осталась в подвергавшемся налетам фашистской авиации Лондоне. Их единственный сын Эри томился в крепости Ако, и, хотя он гордился им, воспринявшим идеи отца, он боялся, что англичане будут преследовать Эри за провоз «нелегальных иммигрантов» в Эрец-Исраэль и лишат его палестинского гражданства. Кроме того, ему не давала покоя мысль о тяжкой судьбе, которая ждет евреев Европы.
