Я наблюдала за ним с чуточку недоуменной, извиняющейся улыбкой. Так человек в чужой стране наблюдает за группой хохочущих людей: и рад бы повеселиться, да не понимаю, в чем дело. Впрочем, когда розовая лава грозит залепить тебе глаза, уши и нос, это уже не смешно, а опасно.
— Люблю тебя, люблю тебя, люблю, — твердил Протопопов, шалея от недавно обретенной свободы слова. — В жизни этого столько не говорил.
Я смотрела на него в упор прозрачным взглядом. Сколько ни говори, мне все равно недостаточно; не растопит обиды на Ивана.
Но время шло, и незаметно у нас с Протопоповым образовалось странное подобие семейной жизни. Он занял место Ивана пространственно, и мне, в моем отрешении, достаточно было не вглядываться, чтобы не ощущать разницы. Пожалуй, мое существование стало даже интереснее — Протопопов изо всех сил старался меня развлечь. Мы ездили за город, ходили в кино и ночные клубы, поздними вечерами ели что-то невероятно изысканное на открытых верандах дорогих ресторанов. Чем не жизнь для того, кто боится глубины? Я начинала привыкать к ее звонкой, нереальной калейдоскопичности.
У нас появился свой язык. Мы и раньше хорошо понимали друг друга, но последнее время то и дело сталкивались с тем, что слова нам больше не нужны: вполне достаточно взгляда, улыбки, жеста.
Все чаще и чаще мне в голову закрадывалась предательская мысль: вдруг Саня права, и Протопопову стоит дать шанс? Сначала я возмущенно гнала ее от себя, а потом свыклась. Почему, в конце концов, нет? Может, он и есть мое счастье?
Однако мы оба не торопились переступать заветную черту. Но если со мной все было ясно, то медлительность Протопопова вызывала некоторое удивление, пока я не осознала причины: он же меня боготворит, на меня молится! А согласитесь, спать с иконой — странно и как-то не эргономично.
Что же, решила я, подождем, пока меня снимут со стены. Нам не к спеху.
В конце июня мой сын уехал на языковую практику в Испанию, а Ефим Борисович — на дачу. Едва Протопопов шагнул через порог опустевшей квартиры, воздух в ней загустел, засверкал эротическим электричеством. Кожу кололо от зашкаливавшего напряжения. Я, мгновенно смутившись, ретировалась на кухню ставить чайник. Но потом, стоя лицом к раковине, вдруг подумала: «Какого черта?» — и резко обернулась. Протопопов стоял у меня за спиной. Я скорее почувствовала, чем поняла, что смотрю на него так, как до сего дня смотрела только на Ивана, и сама себе удивилась. Я всегда старательно «приглушала звук» своей привлекательности, хорошо сознавая, что это за оружие, а сейчас… бедняга Протопопов! Его пришлепнуло ко мне, как кнопку к феноменально мощному магниту.
