— Хорошее утро, да? Я тут со своим червячком, вы не против? А то в целом доме угла не найти, где можно спокойно позавтракать. Я с цыпляческих лет не люблю глотать абы как. А теперь у самой двенадцать, хоть вешайся. Всем кусок подавай. Я залезу к вам на постель, вы ведь не против? Может, хоть здесь меня не найдут.
Пока вы совершаете свой туалет, в дверь просовывается масса разнообразных голов; они явно считают, что в комнате разместился передвижной зверинец. Вам непонятно, мальчики это или девочки, и остается надеяться, что все-таки мальчики. Дверь закрывать бесполезно, потому что запереть ее нечем; стоит вам отойти, дверь толкают, и она отворяется снова.
Ваш завтрак похож на трапезу блудного сына*: пара свиней забегает составить компанию; у порога вас неодобрительно обсуждает стайка пожилых гусей (они так шушукаются, вдобавок к возмущенному виду, что вам все понятно — это сплетни чистой воды). Случается, в дверь снисходительно заглядывает корова.
Эта обстановка Ноева ковчега, я полагаю, как раз и сообщает здешней ферме ее характерный запах. Этот запах сравнить ни с чем другим невозможно. Возьмите роз, сыра лимбург, бриолина, немного лука с вереском, персиков, грязной воды после стирки, добавьте немного морского воздуха и трупного запаха и все это перемешайте. Конкретного запаха не различить, но чувствуешь, что все это здесь присутствует — все ароматы, когда-либо обнаруженные на Земле. Сами фермеры этот букет обожают; окон они не открывают, и он сохраняется; он у них тщательно закупорен. Захотите отвлечься — идите на улицу и вдыхайте аромат сосен или лесных фиалок. А дом есть дом.
Спустя какое-то время, как мне говорили, к этому привыкаешь; этого не хватает, без этого невозможно уснуть.
На следующий день нам предстоял долгий путь, и мы, таким образом, хотели встать пораньше — даже в шесть, если не перебудим весь дом. Мы справились у хозяйки, можно ли так будет сделать. Она сказала, что, скорее всего, можно. Ее самой, наверное, в это время не будет: в этот день она обыкновенно отправляется в город (а это миль восемь) и раньше семи назад обычно не возвращается; но, наверное, муж или кто-нибудь из сыновей вернется домой пообедать — приблизительно в это время. Так или так, но кого-нибудь, конечно, пришлют, чтобы нас разбудили и собрали на стол.
Получилось так, что будить нас не пришлось. Мы проснулись в четыре сами по себе. Мы встали, чтобы сбежать от шума и грохота, от которого у нас заболела голова. Во сколько встают крестьяне Шварцвальда летом, я сказать не могу: нам показалось, они вставали всю ночь. А первое, что делает житель Шварцвальда, когда встает, — надевает пару тяжелых башмаков на деревянной подошве и совершает восстановительный моцион по дому. Пока раза три он не пройдется вверх-вниз по лестнице, он не чувствует, что проснулся. Наконец, проснувшись как следует, он поднимается в конюшню и будит лошадь. (Дома в Шварцвальде обычно строятся на склоне крутой горы, так что конюшня и хлев получаются наверху, а сеновал — внизу.) Затем, как представляется, лошадь также совершает восстановительный моцион по дому; проследив за этим, хозяин спускается в кухню и начинает колоть дрова. Наколов достаточное количество, он, доволен собой, затягивает песню. Взвесив все обстоятельства, мы пришли к заключению, что ничего лучше нам не придумать, как последовать такому замечательному примеру. В то утро валяться в постели не захотел даже Джордж.
