Чёрный город | страница 88
В баню его пускать не хотели. Даже когда грозный Кара-Гасым показал привратнику кулачище, тот все равно замотал головой, бормоча: «Баджармарам, хеч джюр баджармарам!» Тогда гочи разжал кулак, на ладони лежал серебряный рубль.
Служитель цапнул монету и, озираясь, быстро помахал: живо, живо!
Скоро они уже были в отдельной мыльне: небольшой комнатке, сплошь выложенной изразцовыми плитками. Снизу из решеток поднимались клубы раскаленного влажного пара.
— Это помойка кидай! — сказал Гасым про фандоринские лохмотья. — Штиблет тоже кидай.
— А в чем же я п-пойду?
— Ты теперь будешь не русский, а дагестан. Вот. — Гочи достал из узла бешмет, папаху, мягкие сапоги, еще какую-то одежду. — В Баку дагестан много. Легко прятаться. По-нашему они не говорят. У дагестан каждый аул свой язык. Никто дагестан не понимает. Сам дагестан другой дагестан не понимает.
Неплохая маскировка, подумал Эраст Петрович, с удовольствием сбрасывая лохмотья.
— Голова седой, тело молодой, — сказал Гасым, обстоятельно разглядывая голого Фандорина. — Крепкий тело. Как кяндирбаз, кто на базар по веревка ходит.
— По веревке я тоже немного умею, — скромно признался Эраст Петрович, польщенный комплиментом.
Гасым посмотрел ниже.
— Э, стыд какой! Никогда такой не видал! Возьми полотенце, закрой скорей! Увидит банщик — выгонит.
Это он про обрезание, точнее про его отсутствие, догадался Фандорин и последовал умному совету — повязал вокруг бедер полотенце.
Что до Гасыма, тот в природном виде напоминал медведя: огромный, заросший бурой шерстью, с круглым брюхом и толстенными ляжками.
Долго, очень долго драил себя Эраст Петрович жесткой мочалкой и пемзой.
Потом и его, и Гасыма пригласили на массажный стол. Два жилистых молодца принялись давить лежащих коленями и ступнями, бить локтями, мять и щипать, выворачивать суставы.
Фандорин, стиснув зубы, терпел. Гасым кряхтел и ухал.
Наконец измывательство закончилось. Пошатываясь, не ощущая собственного тела, Эраст Петрович встал на ноги. Он чувствовал себя легким до невесомости — хоть взлетай к потолку. И очень чистым, словно выполз из старой кожи. Но волосы все равно как следует не отмылись. Оттянув прядь со лба и закатив кверху глаза, Фандорин увидел, что прежняя благородная белизна не вернулась.
— Сейчас цирюльник идет, — сказал Гасым, поглаживая щетину у себя на макушке. — Буду голова и щеки брить. А ты борода не брей, дагестан не положено. Только голова брей.
— Н-наголо? — в первый миг ужаснулся Эраст Петрович. Но сказал себе: а что еще с этой паклей делать?
