Чёрный город | страница 69
Тимофей Тимофеевич почмокал сочными губами, как бы пробуя вопрос на вкус.
— Все-таки революционерами интересуетесь. Так-так. Однорукий? В Баку это не является особой приметой. Много аварий на промыслах, на нефтеперерабатывающих заводах. У боевиков часто отрывает руку при изготовлении бомб… Хм. Вас, я полагаю, вряд ли интересует всякая мелочь. Из серьезных людей есть гочи Абдулла Нордаранский. Есть Хачатур Однорукий, главарь шайки армянских анархистов. Правда, эти двое враждуют с большевиками, но могли и помириться. Еще с одной рукой налетчик Шамир-хан, лезгинец. Он частенько заезжает в Баку на гастроли. Еще…
И подполковник с запинкой, прищурясь на каменный свод, начал перечислять разбойников, экспроприаторов, беглых каторжников. Память у Тимофея Тимофеевича была отменная, но скоро Фандорин понял, что толку от этой каталогизации не будет.
— Кто-нибудь из одноруких использует в качестве своего г-герба черный крест? Может быть, это знак какой-то шайки?
— Черный крест? Нет, не слыхал. — Шубин виновато развел руками. — Это Баку. Здесь за каждым душегубом не уследишь. Вы лучше вот что. Заезжайте ко мне на службу завтра часу в третьем пополудни. Спустимся в картотеку, посмотрим.
— Отлично. Стало быть, до з-завтра.
Можно было возвращаться. Предварительный разговор с Шубиным проведен, выяснено, что человек это полезный. Роль старого мужа молодой красавицы добросовестно исполнена. Маса заждался. Пора.
Учтивость предписывала попрощаться с хозяином.
Арташесов был там же, где Эраст Петрович оставил его полчаса назад, но теперь промышленник беседовал не с мусульманскими магнатами, а с какой-то восточной парой. Лицо дамы почти полностью закрывала черная кисея; скромно опущенные глаза подрагивали великолепными ресницами, брови тоже были на диво хороши. «Зато нос, наверное, как у Гаджи-аги или Месропа Карапетовича. Потому и прячет, — подумал Фандорин. — Во всяком случае, так сказал бы Маса».
На шаг позади полукрасавицы стоял очень представительный брюнет с лихо закрученными усами. Участия в разговоре он не принимал, а все больше любовался своими рубиновыми запонками.
Разговор шел на русском, который, очевидно, служил в Баку языком общения между многочисленными народностями, населяющими приморский город.
— …Ай, нехорошо, дорогая Саадат-ханум, — корил женщину за что-то хозяин. — У них пролетарская солидарность, а у нас должна быть капиталистическая. Если вы уступите рабочим — какой пример другим подадите? Некрасиво сделаете, всех нас подведете.