Франц пристегнул мальчика ремнем, потому что дорога ухабистая. Снял шапочку, надел кожаный шлем — это Турал сам захотел. Увидел как-то автомобильного гонщика в каскетке, потребовал такую же.
Солнце нынче было лютое, ослепляющее. Пыль висела в воздухе, сверкала, как золотой песок. Немногочисленные прохожие шли лениво. Некоторые останавливались передохнуть в тени. В Баку мужчины часто просто стоят кучками, почти не разговаривают. Перекинутся словом и надолго умолкают. Женщин никогда не застанешь за таким праздным занятием. Если они болтают — то дома или во дворе, и руки всегда в работе.
Вдруг что-то изменилось. Сонная, разомлевшая от зноя улица пришла в движение. Трое бездельников, все в черных папахах, глазевшие на автомобиль с тротуара, сорвались с места. Двое прохожих, бредших по противоположной стороне, выскочили на мостовую, тоже побежали к машине.
Крик застрял у Саадат в горле.
Кауниц обернулся на топот, начал приподниматься — но один из людей вскочил на подножку, ударил австрийца кулаком по голове. Должно быть, в руке было что-то тяжелое — кастет или свинчатка, потому что Франц сполз с сиденья.
Все пятеро запрыгнули в машину: двое вперед, трое назад.
— Ан-а-а-а! — закричал Турал, повернувшись к дому — знал, что мама смотрит из окна.
На мальчика натянули мешок, крик затих.
Один из похитителей взялся за руль, второй держал ребенка. Трое задних выставили стволы, готовые стрелять, если кто-то сунется. Лица были закрыты масками — когда их натянули, Саадат не заметила.
«Делонэ» фыркнул, плюнул черным дымом из выхлопа и, подпрыгивая, понесся по булыжной мостовой. Взвинтилась пыль. Шарахнулся тонконогий верблюд с огромным тюком на спине. На его мохнатой шее зазвенели бубенчики, всплеснул руками погонщик. И машина скрылась за углом.
Саадат всё разевала рот, хотела крикнуть — не могла.
* * *
Наверное, она сошла бы с ума или умерла от разрыва сердца, если б через четверть часа не зазвонил телефон. Звонок услышали нескоро, потому что все были на улице. Вопили, махали руками, рыдали, метались. Наконец старший слуга услышал трель и пошел взять трубку.
Саадат в это время лежала на мостовой — на том самом месте, где бандиты похитили сына — и заходилась воем, колотила кулаками по земле. Вокруг плотно стояли люди, громогласно сочувствовали.
— Госпожа, — сказал задыхающийся Фарид. — Вас к телефону. Это они, те самые. Хотят вас…
В ту же секунду Саадат перестала рыдать. Поднялась, отряхнула пыль. Голова не кружилась, сердце не замирало. Сейчас раскисать было нельзя.
