— Ну, хватит! — произнес гвардеец, грубо оттащив девушку от матери. — Сколько можно обниматься?
— Сударь, — ответила девушка, — разве Конвент издал декрет о том, что дети больше не могут обнимать своих матерей?
— Нет, но он постановил карать предателей и аристократов, и мы здесь для того, чтобы вас допросить. Ну, Антуанетта, отвечай.
Та, к которой так грубо обратились, не удостоила спрашивающего даже взглядом. Напротив, она отвернулась, и легкий румянец вы ступил на ее щеках, побледневших от горя и слез.
— Не может быть, чтобы ты не знала о заговоре прошлой ночи, — продолжал гвардеец. — Кто должен был тебе помочь?
Узница по-прежнему молчала.
— Отвечайте, Антуанетта, — сказал Сантерр, приближаясь к ней и не замечая дрожи ужаса, охватившего женщину при виде этого человека, который 21 января утром пришел в Тампль за Людовиком XVI, чтобы отвести его на эшафот. — Отвечайте. Этой ночью был заговор против Республики, вас пытались освободить. В Тампльскую башню вы заключены по юле народа и должны ожидать наказания за ваши преступления. Итак, вам было известно о заговоре?
Мария-Антуанетта вздрогнула от звука этого голоса, казалось, она пытается бежать от него, подавшись назад, насколько позволял стул. Но на этот вопрос она не ответила Сантерру, как и гвардейцу на два предыдущих.
— Значит, вы не желаете отвечать? — крикнул Сантерр, сильно топнув.
Узница взяла со стола третий том.
Сантерр отвернулся. Грубая сила этого человека, командовавшего 25-ю тысячами людей, лишившего жизни Людовика XVI, разбилась о достоинство несчастной узницы, которой он тоже мог отрубить голову, но которую не мог сломить.
— А вы, Елизавета? — обратился он к другой женщине, которая оставила свое вышивание, чтобы сложить руки и помолиться, не этим людям, конечно, а Богу, — вы будете отвечать?
— Я не знаю, о чем вы спрашиваете, — ответила она, — следовательно, не могу и отвечать.
— Черт возьми! Гражданка Капет, — сказал Сантерр, теряя терпение, — я ведь ясно сказал, что вчера вечером вам пытались помочь бежать. Вы должны знать виновных.
— Мы ведь не имеем никакой связи с внешним миром, сударь, а стало быть не можем знать ни того, что делается для нас, ни того, что делается против нас.
— Хорошо, — сказал Сантерр, — посмотрим, что знает об этом твой племянник.
И он подошел к кровати дофина.
Услышав эту угрозу, Мария-Антуанетта немедленно встала.
— Сударь, — сказала она, — мой сын болен и спит. Не будите его.
— Тогда отвечай.
