Мальчик посмотрел по сторонам, потом поднял глаза на учительницу. Он выглядел все более смущенным и растерянным, по мере того как к нему оборачивалось все больше насмешливых, любопытных и возбужденных лиц. Он протер глаза, провел рукой по волосам, чихнул.
— Да… все в порядке. Извините. Кажется, мне приснился кошмар.
Эти слова вызвали общее веселье.
— Оба-на! — громко произнес Мандель за спиной Одри.
Она обернулась.
— Мандель, если я услышу от тебя еще хоть один звук, пойдешь к директору!
В зале усилился гул, и в нем слышалось явное недовольство. Если бы Одри располагала временем, она бы поставила Манделя на место, но у нее были более неотложные дела — Бастиан Моро, Николя Ле Гаррек и сотня учеников, ждущих от нее каких-то действий…
Она переключила все внимание на Бастиана, стараясь ничем не выдать своего волнения. В конце концов, за время своей учительской карьеры она сталкивалась и с другими, далеко не самыми простыми ситуациями: приступ эпилепсии, массовая драка в классе… но, правда, еще ни разу не видела, чтобы кто-то из учеников погрузился в такое глубокое состояние оцепенения. И никто при ней не кричал во весь голос от кошмарных видений…
— Приснился? — переспросила она. — Ты уверен, что это был сон?
Бастиан кивнул — слишком поспешно, словно говоря: да-да, не беспокойтесь… Точнее, умоляя: не спрашивайте больше ни о чем… забудьте обо мне… продолжайте. Одри пристально смотрела на него, лихорадочно размышляя, что именно предпринять: отправить его к школьному врачу? или продолжать встречу с Ле Гарреком, словно бы ничего не произошло?
Но тут оказалось, что писатель уже стоит у нее за спиной.
— Простите…
Одри удивленно взглянула на него — она совершенно не ожидала, что он вмешается.
— Можно вас на секунду? — вполголоса произнес он.
И, не ожидая ответа, направился в угол зала. Одри последовала за Ле Гарреком.
— Мне жаль, — заговорил он, — но я не могу больше оставаться…
— Это из-за того, что сейчас произошло?
— Нет-нет… совсем не из-за этого.
Он замолчал. Одри догадалась, что он не хочет посвящать ее в свои личные дела, — очевидно, здесь тоже сыграло роль его постоянное пристрастие к тайнам.
— Это из-за моей матери, — произнес он странно спокойным голосом. — Мне только что сообщили, что она умерла. Я должен идти.
