Почти у двери на старом коврике лежали гранаты и две мины к батальонному миномету. Все было разложено и расставлено в безупречном порядке. И Стародуб невольно воскликнул:
— Молодцы! Молодцы ребята!
Тотчас послышался слабый шорох за дверью и ласковый, уже знакомый Стародубу мальчишеский голос:
— Проснулись, товарищ командир?
И на пороге в сиянии горячего солнца показался Миша.
— Здорово, друг мой. Но почему ты называешь меня командиром? Может, я даже и не военный совсем.
— Утром, когда мы пригнали коров, фельдшерица наказала нам, чтоб мы вас берегли пуще своей жизни, потому что вы большой военный начальник. Значит, командир.
— А она-то откуда это взяла?
— Вы сами все рассказали ночью, когда у вас был жар.
— Ну что ж, раз проговорился, так тому и быть. Но лучше, если ты и твои друзья будете меня называть просто Сергей Петрович.
— Есть, товарищ командир, называть вас просто Сергей Петрович! — приложив руку к пилотке, воспользовался Миша, может быть, единственной возможностью показать свою военную выправку. — А я Миша.
— Что мы будем дальше делать, Миша? — как-то уныло спросил Стародуб.
— Придет время, будем воевать! — хитренько кивнув на свои трофеи, ответил подросток. — А пока что вам нужно только кушать и спать. Кушать и спать. Фельдшерица сказала, что у вас полное истощение. Ни кровинки не осталось.
Миша выскочил и тут же вбежал с котелком, прикрытым белой тряпочкой.
— Вот суп, я уже несколько раз его подогревал. Я вам положу что-нибудь под голову, чтоб удобно было есть.
— Ничего не надо, я сяду.
— Нет! Нет! — в ужасе закричал Миша. — Вам же сделали операцию в ноге и на боку. Вы не помните, потому что, как вас положили на носилки, сразу потеряли сознание.
— А ты и это знаешь?
Миша подложил под голову больного сложенную вдвое шинель, лежавшую рядом с носилками, и, поставив на грудь ему котелок, дал маленькую деревянную ложку.
— Кушайте, а я расскажу, — подав кусок мягкого хлеба, Миша присел на порожке. — Я ведь не надеялся, что мне так повезет. Я только вернулся с коровами, отец мне сердито: «Почему так поздно да отчего ты такой взъерошенный?» Я молчал, молчал, а потом и бабахнул: «Не скажу! Это тайна, а ты сам учил хранить тайну до смерти!» Ну и пристал он.
— А кто у тебя отец?
— Учитель. Только сейчас он не работает и не будет. Ему легко отвязаться от фашистов, он без одной ноги. Это у него после Хасана. Помните?
Стародуб, занятый едой, только кивнул, мол, помню, что такое Хасан. А Миша продолжал:
