Четвертое, принадлежать к одному из "приличных семейств" — то есть тех, у кого, как в нашей семье, предки входили в Малый Совет до 1790-го года. Это правило не распространялось на пасторов, но только, конечно, на серьезных пасторов, "а не этих юнцов с бритыми щеками, которые имеют наглость заявлять, что Всевышний всего-навсего самый великий из Пророков!" В-пятых, не быть "мирским". В это слово тетушка вкладывала совершенно особый смысл. В частности, мирским в ее глазах становился любой веселый пастор, или пастор, который носил мягкий подворотничок, или спортивный костюм, или светлые ботинки — это она считала просто ужасным. "Тцц-тцц, я прош — шу тебя, у него желтые ботинки!". Мирским оказывался также каждый женевец, даже из хорошей семьи, если он ходил в театр. "Пьесы в театре — сплошь выдумки. Мне неинтересно выслушивать всякую ложь"».
«Тетьлери была подписана на "Женевскую газету" — такова была семейная традиция, и к тому же, она, "кажется", владела в ней частью акций. Но она никогда не читала это достойное издание, даже не притрагивалась, потому что многого в нем не одобряла. Конечно, не политические статьи, лишь то, что она называла неприличным, а именно: страничку женской моды, роман с продолжением на второй странице, брачные объявления, новости из католического мира, объявления Армии Спасения. "Тцц-тцц, я тебя прошу, смешать религию со всеми этими тромбонами!" Неприличными считались также реклама корсетов и анонсы всяческих "кабаре", это у нее было объединяющие слово для всех подозрительных заведений, будь то мюзик-холл, дансинг, кино или даже кафе. Кстати, чтобы я не забыла: как она была недовольна, когда узнала, что как-то раз дядя Агриппа, мучимый жаждой, зашел первый раз в жизни в кафе и отважно заказал чаю. Какой скандал! Д'Обль в кабаре! Да, кстати, нужно обязательно упомянуть где-нибудь в романе, что Тетьлери никогда в жизни не солгала. Правда была ее жизненным принципом».
«Тетя была очень экономна, хотя и щедра, и никогда не продала ничего из дома, потому что считала себя всего лишь пользователем своего состояния ("Все, что досталось мне от отца, должно в нетронутом виде перейти к его внукам"). Я уже упоминала, что она, "кажется", владела акциями "Женевской газеты". По сути дела, она мало разбиралась во всяких финансовых тонкостях и считала все эти акции и облигации вещами необходимыми, но низменными и недостойными разговоров и специального внимания. Она слепо доверялась во всех этих вопросах господам Саладину, Красношляпу и Компании, банкирам, представляющим интересы д'Облей с тех пор, как те перестали держать собственный банк. Она считала их чрезвычайно порядочными людьми, хотя и подозревала, что они почитывают "Женевскую газету". "Но тут мне приходится быть снисходительной, я же понимаю, что для финансистов это необходимо, они должны быть в курсе всего"».
