А если уж что и не так, если уж что и начнет у вас выламываться, если уж и клюнет как-то сынок на ваше бестрепетное красноблудие, если уж и попадется к вам на крючок, то что ж…
То что ж?..
То лучше разом оборвать все. И свадьбу эту поповскую, и свое проклятое еврейство, и проклятие своей бестолковой, трусливой и ленивой жизни, в которой не было ничего, кроме никчемности самоистязания, перманентного самопредательства, воя на луну и при свечах, и бездумного животного зачатия, и последующей за ним такой же праздноликой и лживой женитьбы… И вот плод. И вот он — плод.
Мы пришли к ним в гости. Пасха, вроде, была, и Кэрен пригласила нас на пасхальный обед. Сняли плащи, поздоровались. Нинуля с Кэрен поцеловались. Ничего. Все, как обычно.
Входим в гостиную. Я зачем-то еще в кухне задержался. Они купили новый высокий табурет, как для бара, я задержался посмотреть. Похвалил покупку. То да се. Тоже, как обычно. Вхожу в гостиную. В гостиную вхожу — и глазам не верю. Он, Хромополк, пиво потягивает. Не мираж ли? Ты-то как здесь очутился?
— А вы уже знакомы? — Сашок тоже слегка опешил.
То есть, что значит тоже? Я-то не просто опешил — я озверел. Я готов был тут же вцепиться в него и выволочить прочь. Вон отсюда к едрени бабушке, куда угодно, к чертям собачьим! Вон из этого дома! Вон — и чтоб духу твоего впредь здесь не было!..
Он встал мне навстречу, лицо плывет, улыбка до ушей, — и руку тянет для пожатия. А что я делаю? Плюю в нее? Прохожу мимо, как ни в чем не бывало? Нет, протягиваю свою. Правда, лениво, нехотя, едва коснувшись. Но все же. Все же я не крикнул, не плюнул, не нагрубил, не прошел мимо. Все же я ничтожен. Культурно ничтожен, ибо тут важно не само рукопожатие, а его штрих, жест, росчерк. Расписка в капитуляции. Трусость.
— Ты как попал сюда?
— Да вот, был у них на фирме. Переводчика дали.
— Переводчика?!
— Да, переводчика. А что?..
— Да ты ведь шпаришь по-английски лучше меня.
— Шпарю-то я шпарю, а технического словаря — кот наплакал. Спасибо вот тезка выручает.
— Тезка?!
— Ну да, твой — сын, мой — тезка. Мы ведь оба — Александры.
— Америку открываешь?
— В каком смысле?
— В золотом.
Тут Сашка не выдержал и прыснул смешком.
— Ты чего это, тезка? — деланно спросил Хромополк и также деланно расплываясь в улыбке, подмигнул мне. Мол, видишь какие мы, только и делаем, что детей смешим.
Я тоже не удержался от улыбки, подумав с горечью о том, как все же нелепа моя вечная нервозность.
Сашка всегда действовал на меня отрезвляюще. Вот так хихикнет, прыснет в кулачок своим приглушенным смешком — и разденет догола. Вроде, никакой ты уже не отец, а так, голое хилое тело. И стыдно станет вдруг, и смешно, и горько. И не знаешь уже, что делать со своей нелепой, словно на песке взращенной, свирепостью.
