Речь зашла о поглощении искусства бизнесом.
Алик сказал:
— Смотреть противно, как Софи Лорен рекламирует духи. Ведь, как ни как, а актриса мирового класса.
— Ну и что! Ей платят, она и рекламирует, — возразил Кирилл. — Ничего позорного в этом нет. Что? Да. Это все наш советский менталитет в тебе говорит. Ты не согласен со мной? А? Что?..
Слово за словом, перешли на русских писателей. Сначала в метрополии, потом — эмигрантских. Выяснили, что писатели живут либо на наследственном капитале, либо на щедром обеспечении советской власти, либо сосут лапу, независимо от таланта. Сугубо на литературе жить могут единицы. Из наших — только Солженицын и Эдичка Лимонов процветают на писательских доходах.
— Что же, они самые-самые?
— Самые-самые в понимании потребностей рынка.
На это Алик сказал:
— Не будь сволочью. Как можно Солженицына приплетать к рынку?
— По-моему, и Эдичкин секс от чистого сердца, — сказал я, становясь на сторону Алика.
Тут вмешалась Полюся. Она сказала:
— Вообще, русская литература не от мира сего.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что русская литература… я имею в виду, настоящая — бескорыстна.
— Ну правильно, я тоже так считаю, — сказала Светлана, жена Кирилла, детский голосок которой и быстрота речи напоминают Рину Зеленую. — Я ему все время говорю: «что угодно можешь говорить о России, но русская литература не сравнима ни с какой другой. Она чиста и наивна, как ребенок. Она вся в служении».
— Не в служении, допустим, а в учительстве. Но не будем мелочными. А? Что? Я же ничего плохого о ней не сказал… Я сказал только, что писатель тоже живое существо и не может питаться одним духом святым. Ты не согласен со мной, Наумчик? Нет? — веско защищаясь и возвращая разговор к своей исходной теме, сказал Кирилл.
Наумчик — это я. Там был Николаем, здесь стал Наумчиком. О метаморфозе, случившейся с моим именем, я еще расскажу, а пока все же продолжу о том, как я проговорился перед Кириллом о Хромополке.
— Я с тобой не согласен, Кирилл, — сказал я патетически возвышенно. — Питание писателей святым духом не так уж плохо. Святой дух помогает им выстаивать перед превратностями судьбы.
— И сохранять душу, — на полном серьезе добавила Светлана голосом Рины Зеленой, а Полюся, занятая нарезкой торта, весело произнесла:
— А знаете почему? Потому что дух и душа, как суп и лапша, — близнецы-братья.
Молодчина Полюся! Видимо, тоже почувствовала, как нелеп сей высокий треп за нарядным и сытым столом. Нельзя ли поскромнее, господа еврейская публика! Однако Кирилл, ни капли не сумяшися, заговорил о душе и бессмертии. Он не только верил и в то, и в другое, но и с превеликой логичностью, ссылаясь на горы книг по генетике и реинкарнации, доказывал, что это единственные две вещи из мира трансцендентности, легкомысленное отношение к которым может вскоре дорого обойтись всему человеческому роду. Начал он взволнованно, встал, с несвойственной ему застенчивостью, но резко осадил Полюсю за «неуместный предмет для насмешек» и буквально преобразился. Он даже паузу сделал, что тоже никак не свойственно было его темпераментной, зачастую захлебывающейся речи. Осадив Полюсю, он сделал паузу, и в этот момент всем передалось его внутреннее волнение. Заметно было, что он либо подбирает нужные слова, либо борется с соблазном поведать всем нечто важное.
