— Думаю, мы найдем ее в Новом Орлеане, — сказал Эррера, — где она будет обслуживать сборища и толпы на спортивных зрелищах.
— Не знаю, — ответил я. — Подозреваю, что эта малышка Мари Элиз отправится гулять по всему свету.
— Шлюха всегда останется шлюхой.
— Наверно… Как с деньгами?
— Дошлите нам две тысячи долларов.
На следующей неделе он снова позвонил и сообщил, что следы Мари Элиз Шардон обнаружены в Амстердаме, два дня она была в поле зрения, затем следы ее утеряны.
— Амстердам… А что там, в Амстердаме?
— Тюльпаны, — сказал Эррера. — Деревянные башмаки… Ветряные мельницы… Огранка драгоценных камней.
— Я направлю вам еще две тысячи долларов, и это все. На оставшиеся деньги я полечу в Амстердам или куда там еще.
Я не знаю, что я с ней сделаю!..
Ее обнаружили в Париже, проследили возвращение в Амстердам, после чего след ее снова был потерян.
В последующие семь лет я организовал собственное дело и преуспел; женился на миниатюрной вероломной блондинке и разошелся с ней; прибавил в весе и потерял большую часть своей шевелюры; продал «Херувима» и купил тридцатичетырехфутовый скутер; сплавал на Багамские и Варгинские острова; чувствовал себя иногда счастливым, иногда несчастливым — как и всякий нормальный человек; а все оставшееся время жил ожиданиями. Ожиданиями хорошей жизни, встречи с достойной девушкой, каких-то важных событий, которые встряхнут меня. В целом жизнь моя была благополучной, но я продолжал с надеждой смотреть в будущее. Точнее, мне лишь казалось, что я смотрю в будущее, на самом же деле я смотрел в прошлое, вспоминая те несколько недель, которые изменили и перестроили меня, тот магнетический период, с которым не могло сравниться ничто иное, будь то хорошее или плохое. У меня было такое впечатление, что в тот короткий период мне ампутировали кусочек сердца и мозга. Что ушло? Юность, иллюзии, вера в людей? Конечно, и это, но еще и многое другое. Я чувствовал, что этим этапом перемены во мне не завершатся. Что мне не дали дойти до финиша, завершить духовную эволюцию. Дверь, которую следовало бы раз и навсегда закрыть, оставалась приоткрытой.
Я знал лишь одно: я никогда не жил такой полноценной, такой содержательной жизнью, как в те недели, когда я был с Кристин, недели, которые стали для меня одновременно раем и адом. Кристин-Элен Мари Элиз Шардон. Наше путешествие, уединение, которое стало концом моего внутреннего одиночества, удивительно богатые дни и ночи на отмели Нативити, и даже то время, когда я остался совершенно один после предательства, — все неповторимо. Воспоминания о том времени были как постоянный пряный ветер из моего прошлого. Конечно же, ветер, совершенно никчемный. Так или иначе, в моей жизни оставался непреодоленный кризис. Некая незаживающая рана.
