Госпиталь на этом участке, как никогда, оказался расположенным близко к переднему краю. И пострадавшие поступали не только из частей 38-й армии, но и из соседних соединений. Коллектив столкнулся с огромными трудностями. Не хватало помещений для размещения людей. Недоставало медицинского и другого обслуживающего персонала.
Личный состав прилагал все силы, применял весь опыт, полученный за полтора года работы, трудился дни и ночи в течение трех суток.
И лишь несколько дней спустя положение стало выправляться, когда прибыли группа усиления и несколько машин из автобатальона, которые ускорили, эвакуацию раненых.
На полу огромного зала, фойе, широкого коридора какого-то учреждения плотно уложены люди. Осторожно проходит врач приемного отделения, осматривая лежащих, выявляя тяжелых по состоянию, и просит зарегистрировать их в первую очередь. После этого их сразу же уносят в операционную или в перевязочную. Остальные записываются все по порядку. Сортируются лишь истории болезни. Раскладываются отдельно — на больных, контуженных и раненных по профилю ранения. Как можно скорей всех их нужно распределить по местам. Пока они уложены на солому во всей верхней одежде и в обуви, с подложенными под голову шапками или вещевыми мешками. Стонут. Некоторые кричат от нестерпимой боли. Надо спешить. Пробираюсь между ними, сажусь на пол, записываю в журнал лежащих вокруг, заполняю на них истории болезни и опять перехожу на другое место…
Это был самый напряженный момент в работе коллектива, где каждый должен был проявить себя в умении организовать работу — выдать все, чему он научился.
Эвакуация велась также круглосуточно. Иначе было нельзя.
В феврале в этих краях чуть наступало потепление, как снег полностью исчезал. Дороги становились жидкими. Тяжело передвигаться, что пешком, что на машине. Бесконечным потоком идущий транспорт углубляет ямы и ямки. Дорога совсем разбита. А я уже опять сопровождаю колонну машин до эвакогоспиталя. Несмотря на малый ход, людей встряхивает, причиняя боль. Потрясешься по таким ухабам и скажешь поневоле: «Эх, дорожка, фронтовая!»
Головную машину, в кабине которой сижу, ведет молодой шофер из автобатальона. Наконец сворачиваем с главной дороги на проселочную, мягкую, травянистую, по которой не слышно, как идет машина.
Проехав немного, видим: навстречу ползет раненый вражеский солдат. Поднимает руку. Водитель остановил машину. Выходим.
— Зачем же ты шел сюда, — ворчит шофер, — чтобы вот так ползать по чужой земле?
