– Разве она одержимая, – сказал он, – или ведьма?
– По крайней мере, – сказал я, – она похожа на ведьму, но я буду пользоваться только заклятием, общим для всех женщин.
– Какое же это? – спросил тот.
– Сейчас увидите, – сказал я.
Я подошел к хозяйке венты; это была женщина хромая и дурно сложенная; нос у нее был настолько тупой, что, когда она смеялась, он совершенно исчезал; глаза были похожи на прорезы в колпаках кающихся;[174] сквозь поредевшие и побуревшие зубы она испускала испарение чеснока и вина, достаточное, чтобы обратить в бегство всех змей в Сьерра-Морене; ее руки казались горстями картофеля; что касается ее чистоты, то казалось, словно она только что вышла из беды графов де Каррьон.[175] Несмотря на все это, я подошел к ней и сказал:
– Что за несчастье привело в эту пустыню столь привлекательную женщину, как ваша милость?
– Что за бездельник сеньор студент! – сказала она.
– Верно только то, – ответил я, – что с того момента, как прибыл сюда, я не свожу глаз с вашей милости, чтобы найти для себя утешение за усталость от пути.
– Не насмехайтесь над плохо одетыми, – сказала она.
– Я этого не делаю, только ваша милость кажется мне очень красивой.
– Красива, как кошка со слезящимися глазами, – сказала она.
Мне показалось, что она уже начала верить, и я сказал ей:
– Вот видите, с каким изяществом и остроумием вы отвечаете. Верно, что лицо похоже на речь, и все отличается большой приятностью.
– И слава Богу, – сказала она, – вот если бы вы знали сестру мою, трактирщицу в вентах Арколеи, то могли бы сказать это по правде; ведь чтобы только послушать, как она отпускает острые словечки, все проходящие заходят выпить к ней в дом.
– А ваша милость, – сказал я, – как это вы не переселитесь ближе к Кордове?
– Потому что, сеньор, – сказала она, – одним счастье, другим злосчастье.
– Неужели это возможно, – сказал я, – чтобы не было никого, кто освободил бы вашу милость от столь дурного занятия?
А она ответила:
– Висит мясо на крюке, потому что кота нет.
– Так честное слово, – сказал я, – если бы я был в состоянии, я бы сделал это; потому что мне жалко видеть среди этих гор и скал такую богато одаренную женщину.
– Однако пусть ваша милость замолчит, – сказала она, – так как мой муж и я должны отнять деньги у тех, кто останется с нами, а утром мы поступим так, как нам захочется; а если случайно мой муж опять вечером станет говорить, чтобы вы уходили из венты, то пройдите через заднюю калитку двора, я ее для вас оставлю открытой.
