— Любишь Мунка? — спрашиваю я.
— Это зависит от… — отвечает он.
— Отчего?
— От того, любишь ли его ты. И от картины, конечно.
— Что ж, люблю, и в особенности эту.
— Хорошо, — улыбается он, — я тоже. А теперь располагайся и чувствуй себя как дома, пока я приготовлю выпить. Красное или белое?
— Белое, — отвечаю я, и Колин исчезает в кухне, примыкающей к комнате.
Я подхожу к книжному шкафу и оцениваю подбор книг. Чего у него только нет: Толстой (два очка), Диккенс, Шекспир, Гарсия Маркес (ну еще бы), Кундера, Милтон, Джойс, Рушди… список можно продолжить.
Колин возвращается в комнату с бутылкой в руке.
— У меня плохая новость, — говорит он, откупоривая бутылку. — Я настолько неуклюжий, что на этой неделе умудрился разбить все до единого винные бокалы из своей коллекции. Немного нервничал из-за нашего рандеву.
Он нервничал? Мне это нравится.
— И сколько их у тебя было? — спрашиваю я.
— Два, — смущенно отвечает он.
— Что ж, думаю, придется нам пить прямо из бутылки.
— Ты прямо как моя бабушка, — говорит он, и в уголках его глаз появляются морщинки, как тогда в автобусе.
— Итак, — начинаю я, когда мы усаживаемся на диван, — как тебя занесло в Йель?
— Это довольно длинная история, — говорит он, делает глоток и передает бутылку мне.
— Представь краткую версию.
— Меня не взяли в Гарвард.
— Как и всех нас.
— К счастью, — добавляет он. — Не думаю, чтобы после четырех лет в Оксфорде меня хватило бы еще и на Гарвард.
— Ты его закончил?
— Да. Бакалавр математики.
— Господи! И ты говоришь, что доктор экономики, с которой ты встречался, была скучной!
— Ну, я бросил математику, поэтому ты не можешь меня винить.
— А в промежутке?
— Сколько у тебя времени? — спрашивает он.
— Много, — отвечаю я.
— Не хочешь чего-нибудь поклевать? — спрашивает он.
— Что?
— Ну хорошо. Никто меня здесь не понимает, но я должен как-то поддерживать связь с родиной. Ты хочешь есть?
— Немного.
— Видишь ли, я решил готовить сам, но получилось, скажем так, не очень хорошо. Я заказал пиццу. Надеюсь, ты не против. Обещаю, что в следующий раз я изучу рецепт с большим вниманием.
Теперь становится понятным, откуда запах гари. Я тронута, что он приложил столько усилий, но не показываю вида.
— В Нью-Хейвене готовят лучшую пиццу, так что, по-моему, ты поступил правильно, — говорю я.
Остаток вечера мы проводим на смешном пурпурном диване, насыщаясь пиццей с вином и знакомясь. Колин рассказывает мне о своем детстве, о том, как рос в рабочем районе Лондона. Отец у него сварщик, а мать умерла, когда он был совсем маленьким. Я не знала, что профессия сварщика существует до сих пор, а он смеется и замечает, что со мной не соскучишься (я наивная). Я рассказываю ему о своей любви к «Анне Карениной», слабости к обуви и о своих безумных родителях. Наконец я рассказываю ему о причине, по которой воспользовалась микроавтобусом в ту ночь, когда мы познакомились. Он хохочет и вспоминает истории из своей жизни, когда, после получения степени бакалавра, он путешествовал по Юго-Восточной Азии и Латинской Америке. Затем он вернулся в Лондон, выполнял разную случайную работу и снова путешествовал.
