И хотя расспросы шли окольным путем, Станислав был вовсе не в обиде на Меховского. Напротив, он очень ценил его сдержанность.
Она объяснялась вовсе не трусостью.
Конечно же, не был трусом этот тихий, кабинетный человек, готовый выйти из своего затишья навстречу грозной опасности, как он это недавно сделал.
— Спасибо за великолепный чай из трав, — сказал, прощаясь, Станислав. — Он действует сильнее, чем арабский кофе. После него отлично работает голова.
Внизу на лестничной площадке его поджидал Стасик.
— Шеф, а как быть с портфелем? Может, его тут оставить?
— Нет! Я его возьму.
— Ну, так я дотащу.
Уже у выхода на улицу Стасик добавил:
— Шеф, вы идете сегодня на Краковское предместье? Да? И я с вами! Можно? Сниму свитер и заберу братову куртку.
Остановившись в дверях, Стасик огляделся по сторонам. В толпе, которая снова заполнила Рынок, мелькнул знакомый силуэт.
— Глядите, это Кшися!
Станислав не увидел сестры.
— Ну конечно же, Кристина! — настаивал Стасик.
А через минуту добавил:
— Но только что это с ней?!
Теперь и Станислав увидел сестру. Она шла какой-то неуверенной походкой. Нащупывала руками дорогу, словно слепая.
— Кристина! — крикнул он.
В уличном гомоне она не услышала голоса брата. Медленно шла дальше, все так же механически передвигая ноги.
Он хотел выбежать к ней навстречу, но, пока спускался по ступенькам, потерял сестру из виду, и она затерялась в толпе.
Чтобы не разминуться с ней, он опять вошел в Музей.
Кристина подошла ближе, и они увидели, что лицо ее запухло от слез. Она, шатаясь, поднялась по ступенькам. Увидев брата и Стасика, остановилась.
В первую минуту они не могли понять, что она говорит.
— У Гали ночью было гестапо. Всех арестовали. Квартиру опечатали.
— Опечатали? А пани Миложенцкая? Ведь она старушка…
— Арестована.
— Ирэна Ларис?
— Арестована.
— Пан Миложенцкий?
— Арестован.
— А Марцинка? Панна Дыонизова?
— Арестованы. Квартира опечатана.
Спросить про Галю он не решился.
Под могучей колонной, поддерживавшей тяжелый кирпичный свод, стояла Галя и, внимательно во что-то вглядываясь, заплетала тяжелую пшеничную косу. Могло показаться, что она смотрится в зеркало, но нет, она глядела в маленькое подвальное окошко, из которого хорошо виден был двор Королевского замка, переходивший дальше в широкое поле с шумящими на ветру спелыми колосьями.
По полю ехал танк, оставляя за собой полосу с полегшими, вытоптанными хлебами. Крышка люка на башне танка приоткрылась, и оттуда высунулась белая забинтованная голова с огромным сине-голубым глазом, угрюмо глядевшим на окружающих. Это был Бруно.
