Вечерело. Трактир сиял гроздями ранних огней, ветер плавно колыхал бумажные фонари, оранжевыми пузырями колебавшиеся в быстро остывающем воздухе. Марко стоял в тени шумного каравана, только что пришедшего из далекого Урумчи, невидимый для щуплого старикашки, противным писклявым голосом зазывавшего добрых господ отдохнуть в «Яшмовой жабе». Он кричал по-татарски с сюсюкающим катайским акцентом, вызывая неодобрение рябых проводников, по своему виду почти не отличавшихся от разбойников. Лохматый верблюд громко всхрапнул, переминаясь с ноги на ногу, Марко погладил его по тёплому войлочному боку, словно старый ковёр, покрытому скатышами шерсти.
Вокруг кипела привычная суета. Караванщики спешно сбивали скот в гурты, отгоняя его к отведённым для ночлега площадкам, где уже горели костры. Одному из них не хватило места под навесом, и он на разных языках клял государственного распорядителя на чём свет стоит. Оборванные чумазые мальчишки, как обезьянки, потешно передразнивали его, вызывая громкий смех подвыпивших погонщиков. Кто-то бросил им пару монеток, и они наперебой начали стараться ещё сильнее, откидывая такие уморительные коленца, что Марко не удержался и прыснул в кулак, затянутый в кольчужную перчатку.
Мимо важно прошествовал отряд стражников. Вот разъелись-то на дармовых харчах, вымогатели, с некоторым удивлением отметил про себя Марко, глядя, как дружинники по-хозяйски осматривают ещё не развьюченных верблюдов, приглядывая, не лежит ли что-нибудь как- нибудь не так. Руки за спину, опухшие в кольцах пальцы еле сцеплены, походка ленивая — вот это воины, язвительно бормотал про себя молодой Марко, поглядывая на то, как солнце медленно, с бережливостью наседки опускается в сизое вечернее марево.
Когда оранжевый диск наполовину залила подрагивающая серая кромка горизонта, Марко проверил, как быстро шершавая рукоять меча выпрыгивает из ножен в руку, и зашёл в корчму, совершенно не обращая внимания на кудахтанье старика-привратника. Он вошёл в залитый тёплым светом зал, словно прыгнул в воду, против воли задержав дыхание. Сердце колотилось как сумасшедшее. Марко распахнул дорожный плащ, тяжёлый от налипшей льдистой каши, и отполированная чешуйчатая кираса полыхнула огнём. Гул за ближайшими столиками на мгновение стих, несколько полубродяг, ошивавшихся у входа, почтительно расступились, и зал вновь наполнился гудением разноязыких голосов. Марко, позвякивая доспехами, двинулся по узкому проходу к лестнице, чтобы подняться на галерею, откуда весь зал можно было разглядеть как на ладони. Что-то шелестнуло рядом, и Марко тайком освободил лезвие, на полцуня вытолкнув его из ножен.
