Марко надел ослепительно белый шёлковый халат, поверх фисташковую рубашку и свой лучший верхний халат, глубоко изумрудный, расцвеченный летящими драконами. Когда складки одежды шевелились, драконы извивались и пыхали огнём, прорезая ледяные облака своими гибкими телами. В косяк двери снова постучали. Марко снял с подставки меч и открыл дверь.
— Вас ждёт Великий хан. Он не хочет жечь тело знахаря- тебетца без вас, — сказал немолодой сотник с печальными глазами. Марко помнил сотника ещё по поездке в Аннам. Люди Тогана постепенно сменяют старую стражу. Интересно, что по этому поводу думает старший сын, Темур. Мысли текли привычно, глупые рыбки на поверхности яви. А в душе бушевал вихрь, поднятый Пэй Пэй. Горячекожая медноликая сверкающая. Богиня. Уголья, разворошённые ею в груди Марка, остывали медленно, кипящим медом спускаясь к тазу.
Встряхнувшись как пёс, Марко привычно затрусил вслед вечно бегущей ночной охране. Дневная была степеннее, ходила важно, брякала сталью, руки за спиной, как у почтенного отца семейства. Ночная охрана — поджарые хитроглазые боевые псы — двигалась стремительно и бесшумно, подобно летящей сове. Сон отступал. Утро нахлынуло на Запретный город как поток холодной воды. Серый свет всё прибывал, растворяя тени, только что бывшие резкими, как потоки лунного света. Сон стекал по груди каплями воды и света. Холодно. Только где-то в глубине мерцает капелька тепла. Пэй Пэй. Я — это ты.
Тело Шераба Тсеринга, обмытое и надушенное, лежало на дровяной башенке, щедро облитое деревянным маслом. Одуревший от любовной тоски Марко, всё ещё чувствующий на губах остатки лёгкой жасминовой горечи, с трудом избавлялся от сна. Краем уха он слышал шепотки: «Смотри, как он сохранился, совсем не пахнет, а ведь три дня минуло… Пахнет, но только не трупом… А тяжеленный какой! Еле доволокли до помоста, словно у него кишки из железа…» Марко подошёл вплотную и взглянул в лицо старому другу, которого встречал ещё во снах. Шераб Тсеринг улыбался, будто бы не было той боли, что сопровождала его недолгое умирание. Он словно спал.
Сзади запыхтели рабы, раздался скрип коромысел, стража расступилась и пропустила простой, без украшений, паланкин. Хубилай, одетый в мунгальский халат, как простой сотник, вышел, опираясь на плечи рабов-носильщиков, и долго стоял, глядя в лицо йогину. Лицо императора странно сморщилось, выразив одновременно досаду и раздражение, и в этом прищуре Марку не увиделось ничего, что говорило бы о сожалении по поводу смерти знахаря. Хубилай вглядывался в посмертную улыбку йогина, словно силясь что-то понять или спросить, но безмятежное тёмное лицо Шераба Тсеринга не давало никакой надежды на ответ. Хубилай протянул руку, и нойон подал ему факел. Император ещё раз близко-близко вгляделся в закрытые глаза мертвеца.
