Иногда в той Венеции, во сне, возвращалась мама. Черты лица её были неразличимы, но Марко знал, что это она, мама. Во сне она была огромной и очень тёплой, почти горячей, такой, как он запомнил её с младенчества. Марко с удивлением спрашивал: мама? это ты? Да, малыш, звучал полный любви голос. Глаза его вдруг наполнялись слезами. Ты умерла? Неважно, милый, смеялась мама. Марко смотрел на свои руки, они казались странно маленькими, с крохотными ногтями, испещрёнными белыми крапинками. Марку стало особенно удивительно, что на руках у него не было волос. Я ребёнок, подумал он. Это сон? спрашивал он себя, но в тот момент, когда он уже был готов утвердительно ответить, раздавался мамин голос. Марко, сыночка, смеялась она, уходя в туман, поднимавшийся от поверхности канала.
Увитая цветами, садилась от чего-то в катайскую джонку, и нарядный венецианский гондольер, плеснув длинным веслом, уносил джонку с мамой вниз, куда-то к морю, в туман. Мама? спрашивал Марко, пытаясь понять, сон ли это. Но только скрип уключины и шуршание воды под днищем джонки были ему ответом. Шшшшшррррапппф, скользила лодка. Тссссррррринк, скрипела уключина. Шррап. Тссрринк. Шшшррап. Тссррринк. Шрррапппффп. Тттссссррринкк.
— Ты снова молчалив, — наклонив голову, заметил Хубилай. Было красивое зимнее утро, какое редко случалось в ветреном Канбалу. Черный Драконий пруд отражал огромные хлопья снега, как перья осыпавшиеся с небес. Словно птица Рух из сарацинских сказок меняет перья где-то выше свинцовых кудрявых облаков. Снег касался чёрного стекла воды и растворялся в ней без следа. Хубилай бросил с подноса горсть корма, и огромный столетний осётр, похожий на дракона, давшего имя прудам, легко плеснул волной прямо под мостками.
— Это неважно, — тихо отозвался Марко и взял палочками кусочек змеиного мяса.
— Я знаю, что, когда ты молчишь, ты снова видишь свою Венецию. Во сне ты снова был дома?
— Да, Кубла-хан. Вы, как всегда, правы.
...Днями он учился, думал о Венеции и, после часов, проведенных с Пэй Пэй, засыпал неспокойным сном. Во снах он плыл по родным каналам... и снова вглядывался в туман, в белёсые волокна набегающей с залива дымки.
— Расскажи, где и что ты слышал, Марко, — просил Хубилай долгими дождливыми вечерами, когда воздух напоён водой так, что не спасает от дрожи даже открытый огонь очага, только рисовое мутное вино и горячее женское тело. Окружённый юными наложницами, старый воин лежал на верблюжьих одеялах. Да-да, скорее расскажи нам, молодой господин, смеясь искрящимися глазами, просили девушки.
