Молча пройдя в комнату, он уселся на тахту и принялся саркастически разглядывать друга. Весь вид его говорил о том, что Петяша как нельзя более добротно оправдал самые худшие его подозрения, и факт сей доставляет ему даже некоторое насмешливо-злобное садистское удовлетворение.
Вместе с тем — невзирая, можно сказать, на все это! — Димыч также выглядел и здорово напуганным. А подобный вид ему вообще как-то не подходил — Петяша еще ни разу не видал его таким.
С чего это он?
— Не тяни, — попросил Петяша. — Жалуйся, наконец. Что стряслось?
Помолчав еще, Димыч вместо ответа неожиданно спросил:
— Ты, точно, не помнишь, как и где с ней познакомился?
— Да н… нет же! — Голос Петяшин дал осечку, так взволновал его страх в глазах товарища. — Говори дело, наконец! Что такое с Катей?
Вот же, тянет кота за это самое, коз-зел!
— Ничего такого с Катей, — со странным каким-то, также вовсе не свойственным ему (был бы это кто другой, Петяша, определенно, сказал бы, что истерическим) смешком отвечал Димыч. — Нет в природе никаких Кать. И это медицинский факт…
Петяша почувствовал, что внутри него словно бы лопнула некая сдерживающая внутренности пружина, и желудок с кишечником, сжавшись в тугой, осклизлый ком, тяжело ухнули куда-то вниз.
— Что… значит «нет»?
В ответ Димыч разразился одной-единственной длиннющей фразой, не шибко внятной и звучавшей явно на грани истерики. Выходило так, что, позвонив по номеру, значившемуся в Петяшиной бумажке и попросив к аппарату Катю, он был вначале, судя по ответной реакции, принят за телефонного хулигана, развлекающегося такими шутками, что хоть святых выноси. Пришлось ему представиться очень давним Катиным знакомым, несколько лет ее не видевшим и ничего о ней не слыхавшим. Тогда женщина, снявшая трубку, с плачем объяснила, что дочь ее, Катя, два года назад вдруг не вернулась домой из школы, а через три дня после этого была найдена мертвой в подвале одного из окрестных домов. С множественными ножевыми ранениями.
Убийцу не нашли.
Кате вот-вот должно было исполниться пятнадцать лет.
— Тогда я, — продолжал Димыч, переведя дух и как бы начиная с красной строки, — стал осторожно выяснять, не ошибся ли номером, и под это дело она мне свою дочь описала. А номер — правильный, можешь не сомневаться. Она, говоришь, сама на листок тебе записывала?
Петяша, окаменев от нахлынувшего ужаса, не отвечал. Был бы один, точно ударился бы в тихую истерику. Шибко уж велик соблазн. А на людях — неудобно как-то. Держаться приходится…
