От визита к Флейшману Димыч отходил целых два дня. Изо всех сил пытался войти в обычную жизненную колею. Выкинул подальше нигде не зарегистрированный, а теперь, вполне возможно, и «запачканный» по самое «не могу» пистолет, который теперь не столько обеспечивал безопасность хозяина, сколько этой безопасности угрожал. Также отправил в небытие и всю одежду, в которой натворил столько кровавого и, пожалуй, бессмысленного за последние дни. Разбирался с «хвостами», накопившимися на работе. И — мало ли что — в очередной раз отправил маму на двухнедельный отдых в Болгарию.
Но вот у него самого, невзирая на все старания, отдыха не получалось. Никак не избавиться было от постоянного дребезжанья нервов, успевшего уже малость войти в привычку, но, тем не менее, очень утомительного. Впрочем, нервам было отчего дребезжать. Дела, навороченные в процессе импровизированного расследования, и неотвязная мысль о том, что Николай в любой момент может как-нибудь вырваться из своего лекарственного оцепенения, и воспоминания о Кате, в которых достопамятный ночной кошмар причудливо перемешивался с краткими встречами наяву… все это способствовало чему угодно, только не душевному покою.
На четвертый день Димыч решил, что дальше так существовать нельзя. Невозможно. Требуется срочно что-то предпринять для успокоения этого зуда внутри.
А что?
Единственный ответ был очевиден: ненавещенным, неопрошенным оставался только Николай. Злой гений из «скворечника», м-мать его…
Устроившись за компьютером — так почему-то всегда легче было размышлять, что бы ни происходило на экране монитора — он принялся обдумывать в деталях организацию встречи, но буквально через десять минут работу прервал звонок в дверь.
Выругавшись про себя, Димыч прошел в прихожую, отворил внутреннюю створку и глянул в глазок, врезанный в наружную. Немедленно колени его ослабли; горло словно бы перехватили холодным резиновым жгутом. Там, за дверью, на общем сером фоне лестничной площадки, маячила знакомая смоляно-черная копна курчавых волос.
Игорь!?
В мозгу мгновенно вспыхнула вереница образов — словно на немыслимой скорости пустили видеокассету: стальной прут арбалетной стрелы в черепе Дамира Султангареевича, мертвяк-зомби Володька со товарищи, мерзкая слизь на полу «тройки» в петергофской общаге, слегка прикрытый одеялом труп в последней стадии разложения на Петяшиной тахте… Захотелось сломя голову ринуться в спальню, накрыться с головой одеялом и никогда больше не вылезать наружу.
