— Что ж мне здесь делать? — жалобно спросил Петяша. — Холодно тут. А там — дом у меня, друзья… и враги, пожалуй, тоже, как же без них…
Черт знает, какую хрень несу, подумалось почти тотчас же. Враги-то тут при чем?
— Пустое, мольч. — Взгляд узких щелочек-глаз старика, казалось, пронзал насквозь. — Ты должен вырасти. Только помни крепко, парень: нет друзей. Нет врагов. Друзья — руки твои, ноги твои… Враги — пища твоя… Да только с этим, мольч, охота плохая. Не защитит. Игрушка… — Старик кивнул на правую руку Петяши, который только сейчас заметил, что сжимает в пальцах свой пластиковый бритвенный станочек. — Возьми вот.
Тут Петяша моргнул. Всего-то на полсекунды сомкнул на пересохших от яркого солнца глазных яблоках веки но, когда снова раскрыл глаза, старика уж не было. Зато в руке удобно лежала рукоять ножа, очень похожего с виду на те, охотничьи, что продаются в любом спортивном магазине только по охотничьим билетам.
Петяша поднес клинок к глазам. Глубокий кровосток по обеим сторонам был украшен мельчайшим затейливым узором, а рукоять оказалась сработанной из снежно-белой кости, отшлифованной едва не до зеркального глянца.
Блеск раздражал и без того побитые сверканьем снежных кристалликов глаза. Все тело гудело, словно бы сотрясаемое бешеным пульсом гор, сосен и воды внизу. Голова точно выросла до огромных размеров и приобрела странную, пустотелую звонкость; любое движение, казалось, непременно должно сбросить его, Петяшу, в бесконечную бездну под ногами. Охваченный ужасом, он снова зажмурил глаза, а когда открыл их — мир вдруг сделался совершенно иным, чем прежде.
Мир сделался маленьким. Словно бы съежился настолько, что почти перестал питать сознание своими проявлениями.
