Мы почти не разговаривали друг с другом. И такая свобода от всяких привязанностей радовала меня. Мне нравилось, что никто мною не командует. Я читал и спал, когда хотел. Уходил, приходил, бродил по улицам, повинуясь лишь собственным желаниям. Никто мне не приказывал, никто мне ничего не запрещал. Я и сам чувствовал, что я не такой, как мои сверстники. Я не плакал, когда мне доставалось от товарищей, был равнодушен к похвалам учителя — все то, чем обычно живут подростки, меня не слишком трогало. Я был как резиновый мячик: бросишь в воду — не утонет, ударишь о землю — подпрыгнет. В те годы у нас только-только начинали вводить школьное образование. Ты представить себе не можешь, сколько было людей, которые о школах и слышать не хотели. Многие просто прятали своих детей. Арабы видели в школах огромное зло, навязанное колонизаторами. Помню, играли мы с ребятами в поле, недалеко от нашего дома, и вдруг видим: всадник в военной форме придержал коня и наблюдает за нами. Мальчишки кинулись кто куда, а я остался. Стою и смотрю на лошадь и на всадника. Он спросил, как меня зовут, я сказал. Сколько тебе лет, спрашивает. Не знаю, говорю. И тут он спрашивает:
— Хочешь учиться в школе?
— А что такое школа? — не понял я.
— Красивый каменный дом в большом саду на берегу Нила, — объяснил он. — Позвонит звонок, и ты вместе с другими детьми войдешь в класс. Научишься читать, писать, считать…
— И буду носить такую же чалму, как ваша?
— Да это вовсе не чалма! — засмеялся он. — Это шляпа. Она называется „цилиндр“.
Он спешился и надел на меня цилиндр, который сразу сполз мне на уши.
— Вот кончишь школу, станешь государственным чиновником и тоже будешь носить цилиндр, — сказал незнакомец.
— Я пойду, пойду в школу! — закричал я.
Он посадил меня на лошадь позади себя и куда-то повез. Через некоторое время мы увидели то место, которое он описывал: каменный дом на берегу Нила, кругом цветы и деревья. Он провел меня к какому-то бородатому мужчине, одетому в джуббу[23].
Тот погладил меня по голове.
— А где твой отец? — спросил он. Я ответил, что отец у меня умер.
— Кто же за тобой смотрит?
Но я заявил упрямо, что я уже большой и сам решил поступить в школу.
Он посмотрел на меня с одобрением. Мое имя записали в журнал, хотя я так и не сумел объяснить, сколько мне лет.
Вдруг зазвенел звонок. Я опрометью бросился прочь и спрятался в пустой комнате. Но они нашли меня, отвели в соседнюю комнату, где было полно мальчиков, и оставили там.
