— Славьте добро! Сейти добро!
А Халима, молочница, все Амину подзуживает:
— Видала ль ты, матушка, свадьбу такую счастливую? А?
Тут бубны в такт ударили предупреждающе, флейта залилась — и Фатума запела:
Финик соком наливается ранний —
Сон мой прочь угнал и сердце мне ранил!..
Мужчины образовали широкий круг, девушку в центре оставили — покрывало с ее головы спало, стан удлинился, груди упругие вперед выдаются, словно соком налились. Идет она в танце, что лебедь: руки, словно крылья, слаженно, в такт движениям головы, груди и ног подрагивают. Мужчины в ладоши бьют, ногами о землю притоптывают, гортанно кричат, резко. Кольцо вокруг девицы сомкнется, волосы ее расчесанные, надушенные на лицо чье-нибудь упадут, лба или щеки муж чины коснутся… Эх! Раздался круг вширь — женщины заголосили, заулюлюкали, мужчины в ладоши бьют хлеще, ногами притопывают чаще, и песня плавная мелодичная с уст Фатумы льется:
Не моим ли зельем вы его опоили —
Душу молодцу на всю ночь растравили?..
Ибрагим Од-Таха от пения этого совсем ошалел, да как заорет:
— Ох! Еще! Продолжай, пусть аллах тобой возрадуется!
Пляшет глухая Ошмана — крутится, как дервиш. Кривой Муса в ладоши хлопает. Чуть общий гомон стих, хлопки и удары разредились — раздалась мелкая шипящая дробь: танец джабуди. Мужчины взревели в один голос: Саляма в круг вышла. Подскочила легонько и поплыла по кругу — пышная, величавая, словно верблюдица махрийская. Лучше всех она джабуди танцевала, поклонников у нее не счесть, пожирают ее взглядами, а она от их взоров, как рыбка в воде, ускользает. Круг танцующих сузился, хлопки мужчин стали чаще, кричит каждый свое. Зейн в круг вышел — па этот раз невольно его ноги повели. Возвышается он над Салямой, а она его шею своими длинными рассыпающимися волосами в танце опутала, подмигивает ему лукаво. Имам напротив сидел, в диване хаджи Ибрагима, выходившем во двор, с людьми судачил. И взор его случайно упал на Саляму, всю отдавшуюся танцу. Грудь он ее упругую увидал, зад широкий, как она бедрами бьет, словно дыня пополам расколотая, а в проеме — платье сахарное… Вот изогнулась Саляма в танце, стан в кольцо сомкнула, волосы по земле пустив, — груди ее напряглись, бедра округлились… Увидал имам ее голень правую да полное бедро — и давай одежду поправлять! Пришел, бедняга, в себя, к собеседнику повернулся: глаза у него помутнели, увлажнились, глядит — ничего не видит.
— Ай-яй-яй-яй-яй!
Это Халима, молочница, заголосила жадно, в упоении свадьбой. Ну и зрелище!
