Вода зеленая, просторный пруд,
Болото топкое, тропа глухая.
Здесь город погребен; по страшный суд
Не встанет, колоколом громыхая.
Но звон идет подводный под землей;
Гудит скала на Рождество Христово;
На Пасху — свет и факел смоляной
В том месте видит темная дуброва.
Ночь святочная не была ясна;
Шли странники — оборваны и пьяны.
В мешках — личина да бутыль вина,
Да праздничные драные кафтаны.
Шли по лесу и проглядели ночь.
Ночь подошла — куда искать дороги,
Когда так холодно, идти не в мочь,
Озябли руки, онемели ноги…
И вот решили: развели костерь;
Пошла бутыль с краюхою на ужин.
Снег падал с веток. Ледяной ковер
Хрустел под натиском морозной стужи.
А там, в лесу, летали огоньки,
Трещали и потрескивали ели;
И от вина пьянели старики,
В тепле костра худые кости грели.
Лед на болоте — тонкая слюда:
Ему ль сопротивляться силе-зелью,
Когда рождественская поднялась звезда
И стала колдовать над белой елью.
И вот пошел по лесу тяжкий гуд;
Невидимая началась работа.
Запенился, заколыхался пруд,
Лед затрещал — и тронулось болото;
Дрожали сосны, сталкивались льды,
Земля тряслась широкими толчками
И город, потаенный, из воды,
Стал подыматься, тверд и белокамен…
И так неупиваемая глубина
От глаз людских укутанная мохом,
По воле Бога сделалась видна
Двум пьяным и убогим скоморохам.
