Они ходили вместе на футбол,
и он все больше становился тем
единственным, что их соединяло.
Один из них, став, как его отец,
жестянщиком консервного завода,
был, видимо, и будущий жестянщик.
Второй, не видя смысла никакого
ни в зеркалах отцовских, ни в подтяжках,
был будущий священник, а Энрике
был, как он думал, будущий художник.
Откупорив «Жервезу» на скамье
и вынув из пакета бутерброды,
они сначала обсуждали матч,
переходя к политике текущей.
Футбол еще в нас детство сохраняет,
а наши политические споры
остатки детства убивают в нас.
Жестянщик говорил: «Альенде медлит…
Как это можно — медленно бороться?»
Священник: «Медлит? Хорошо бы, если…
Пугает многих то, что он спешит».
Жестянщик: «Напугать монополистов
не грех… Я опасаюсь — как бы только
испугом не отделались они».
Священник: «А испуг домохозяек?
Они монополистки лишь на кухне,
а ведь боятся завтрашнего дня.
Хватают враз по двадцать пачек мыла».
Жестянщик: «Все равно им не отмыться
от мелких буржуазных предрассудков».
Священник: «Ну так что ж — не мыться вовсе?
Когда в глазах домохозяек власть
так ненадежна — дело безнадежно».
Жестянщик: «Безнадежно ваше дело».
Священник: «Что такое — наше, ваше?
Понятие единое — народ».
Жестянщик: «Мне противно быть единым
с чиновничьими рылами тупыми,
с лакейской рожей, с полицейской харей,
с мурлом поповским, с генеральской рожей
и с мордочкою лисьей торгаша».
Священник: «Мучас грасиас, амиго,
что не забыл поповское мурло».
Жестянщик: «Ешь, амиго, — напросился.
Народ, народ… Затрепанное слово,
которым очень любят спекульнуть
сидящие на шее у народа,
привыкшие болтать с трибун о том,
как нежно они любят эту шею.
Единого народа в мире нет.
Всегда в любом народе — два народа:
те, кто сидит на шее у других,
и те, кто эту шею подставляет.
А надо разучиться подставлять.
Маркс нам оставил неплохой учебник:
он ясно говорит — как разучиться».
Священник: «Бытие определяет
сознание… Как это одномерно!
Сознание ведь тоже бытие.
Христос хотел объединить людей,
а Маркс привел сегодня мир к расколу».
Жестянщик: «Был расколот мир всегда,
а кстати, торгашей из храма кто
гнал плеткой? Маркс? Он в личной жизни
был интеллигентней, вежливей Исуса».
Так спорили и спорили они,
и молодые кулаки стучали
по выцветшей скамье у стадиона,
не знавшего, что очень скоро станет
тюрьмой для них двоих и для других.
(Жестянщика священник дома спрятал
и брошен был за проволоку с ним,
а после навсегда исчезли оба,
и вместе с ними споры их исчезли…)
Жестянщик был в тюрьме и при Альенде.
