Ехали шагом, вроде небыстро, но минут через сорок Николай Георгиевич остановил Колдуна и велел ей приготовиться. Она хотела спросить: «К чему?» – но не успела. Ее Бандитка не остановилась, привычно вышла к месту, которого Наташка никогда не видела, даже не слышала про него. Прямо перед ней было озеро, почти круглое, с темной весенней водой. Посреди озера чернел остров. Наташка замерла.
Николай Георгиевич легко спешился, подошел к Бандитке. Недавно он видел, как Наташка буквально взлетела в седло невесомым, привычным движением, было понятно, что на лошади она держится едва ли не лучше него и никакая помощь ей не нужна, он все же протянул руки. Она, как завороженная, потянулась навстречу. Его пальцы сомкнулись на ее талии, а ее руки оказались на его плечах. Теперь они стояли лицом к лицу в нескольких сантиметрах друг от друга. Она смотрела ему в глаза как завороженная. Она забыла, что надо бояться, что он сейчас скажет нечто, что навсегда изменит их отношения, предложит то, чего она очень хочет, но согласиться никак не может.
Это было удивительное ощущение. Он держал ее за талию и, кажется, даже не дышал. Наташкина рука сама по себе, помимо ее воли, скользнула по его плечу ласкающим движением, совсем чуть-чуть, всего на пару сантиметров, и он решился. Очень медленно, оставляя ей свободу выбора до последнего, он подался навстречу, еще ближе, еще… Она закрыла глаза, почувствовала на щеке сначала его дыхание, потом сухую кожу его щеки, а потом горячие губы, сначала робкие, а потом все более жадные и настойчивые.
Как странно, она совсем не боялась. Ожидала, что испугается, но страха не было. Слегка кружилась голова, и хотелось, чтобы это не заканчивалось.
Видимо, он чувствовал что-то другое. Потому что когда, наконец, оторвался от ее губ, лицо у него было странное, отчаянное какое-то. Наташка ничего не понимала. Впервые она целовалась с человеком, в которого была по-настоящему, по-взрослому влюблена, впервые испытывала от поцелуя яркое удовольствие, впервые хотела не смотреть в это напряженное, несчастное лицо, а продолжать целоваться. Вот так, в голом влажном весеннем лесу, в куртке с чужого плеча, целоваться и не думать вообще ни о чем. Потому что такие поцелуи и процесс думанья – взаимоисключающие вещи. Она поняла, что он собирается что-то сказать. Давным-давно, сегодня утром, она точно знала, что именно он скажет, но сейчас забыла напрочь, потому что это не важно, совершенно не важно. Она знала, как не дать ему заговорить: просто закрыла глаза. И он снова стал целовать ее, и одна его рука уже лежала на ее затылке, ероша густой белобрысый ежик волос, другая рука обнимала ее за талию, прижимая к себе, сначала совсем слегка, а потом все более властно.
