Стал Чуркин собираться в братское государство, да одежки подходящей у него не нашлось. Ну, выписали на десятерых материальную помощь — одели, обули героя, и является он наряженный и при всех своих орденах и медалях. Глянули мужики, а среди них и фронтовики были, и ошалели: под тяжестью наградного металла пиджак с Чуркина натурально сползал на один бок и плечо в воротник высовывалось. Механик — светлая голова — сообразил приспособить добавочные подтяжки: сзади они к брюкам пристегивались, а спереди — к внутренним карманам чуркинского пиджака. Получалось, правда, что теперь брюки без пиджака и пиджак без брюк снять было невозможно, а это могло привести к неожиданным последствиям, но: «Терпеть буду, — обещал герой. — Виноват…»
Съездили они — редактор за компанию тоже ездил, — привез Чуркин из братской державы крест с полосатой ленточкой, обмыл его, как полагается, и уже в следующую смену уснул на складе. И вдруг опять: «Чуркина!»
Теперь уже не совсем братская, хотя и дружественная, держава нашла его со своей наградой, пылившейся с тех же отдаленных времен, — помогли газетные сообщения о предыдущей поездке.
— Чего же ты там насовершал? — спрашивают его ребята.
— Виноват, — говорит Чуркин. — Не знаю… У нас там машина поломалась, тягача ждали… А эти прибежали какие‑то… мол, фашисты у них в городке. Ну, пошли, четверо нас было… Атам — солдаты, офицеры… Ну, мы им: война кончилась, а они… Ну, выбили их… Потом еще какие‑то пришли: то же самое… Сипягин тогда погиб, младший сержант, из‑под Тамбова…
Костюм был пока в целости, подтяжки тоже, так что снарядили храбреца прытче прежнего. На этот раз привезли они с главным редактором куда больший крест, правда, без ленточки.
Редактор уговаривал Чуркина «подняться повыше» — предлагал место председателя профсоюзного комитета.
— Зачем? — отметал Чуркин его предложение. — На жизнь хватает.
— Какие‑то запросы у тебя ограниченные.
— Виноват.
— В том месте, где мы были, — замечает редактор, не без мечтательности, — и третья страна недалеко. — А та страна, к слову сказать, резко недружественная. — Может, ты и тамошних жителей освобождал?
— Может, и тамошних, — соглашался Чуркин. — Виноват. Тягач нам только через неделю прислали, так что не один раз хаживали, виноват… Потом еще и Гуськова убило — из Архангельска он, из самого. А эти позовут — мы и идем, а кто они? Мы ж языков не знаем, только что: «Фашисты, фашисты», — ну, мы и идем… Так что виноват: может, и еще в какой стране были…
