За лето пропылилась будка насквозь. Стоит вся бурая. Стекло темное, мутное.
К стеклу прильнула румяным, глянцевитым лицом пучеглазая кукла и пачка конвертов. приклеилась.
А что на полочках лежит, этого уже никак не разглядеть.
Никого сейчас нет возле будки. В такой холод покупателей у Пилсудского мало.
Подошли ребята, заглядывают в закрытое окошко — торгует ли нынче Пилсудский.
Тут он! Сидит и не движется. В серой барашковой шапке. Воротник поднят.
Как неживой, сидит среди своих ящиков, пакетов, пачек. Лицо темное, обветренное, все в морщинах. Окоченел, видно, от холода.
Соколов шепчет:
— Миронов, стукни в окошко.
Стукнул Миронов раз, другой. Зашевелился Пилсудский, приоткрыл окошко и выпучил на ребят рачьи глаза с красными жилками в белках.
— Это кто? Гражданские?
Кивают головой ребята, улыбаются Пилсудскому. А Соколов спрашивает:
— Переснимательные есть у вас или нет?
— Найдутся, — говорит Пилсудский. А потом высунул голову из окна и спрашивает: — А вы с какого конца Гражданской? С бугров или из-за канавы?
Переглянулись между собой ребята.
— С бугров, — говорит Миронов.
— С бугров? — Пилсудский приподнялся и скрипнул деревянной ногой. — А кто из вас новый фонарь на Гражданской высадил?
Так и отшатнулись от будки ребята.
— Не знаем, — говорит Киссель.
— Не знаем, — говорит Соколов.
А сами пятятся от будки. Один Шурук стоит столбом. Красный весь, как пучеглазая кукла в окошке.
— Не знаете? — спрашивает Пилсудский. — Ну так я знаю! Я все видел!
— Да что вы на нас наговариваете? — говорит Шурук. — Почем мы знаем, кто у вас фонари бьет? Я и на улицу тогда не выходил, когда фонарь на Гражданской разбили. У меня тогда горло болело. Я и в классе в тот день не был. Правда, Киссель?
Оглянулся Шурук, а никого из ребят у будки уже нет.
Бегут по бульвару, мимо почты. Впереди бежит Киссель, держит в руках калоши. За ним переваливается Соколов. А сзади шагает Миронов, гребет на ходу руками.
— Погодите, это вам даром не пройдет! — крикнул Пилсудский.
И защелкнул окошко.
Еще летом по городу разговоры пошли, что учительницу Софью Федоровну скоро уволят из школы. И ребята ждали, что вот с начала занятий придет к ним в класс какая-то новая учительница. И все будет по-новому. Может быть, лучше, а может быть — и хуже.
Но, видно, на место Софьи Федоровны еще никого не нашли. Софья Федоровна по-прежнему каждый день является в класс со своим туго набитым портфелем. И пишет на доске ровными белыми буквами.
А Миронов каждый день свечой стоит.
