Доклад, прочитанный осенью 1964 года на конференции в г. Эльмау, организованной штутгартским «Обществом врачей и душепопечителей».
Для логотерапевта религия — это не основа логотерапии, а лишь предмет изучения, одна из многих реалий человеческой жизни, которые попадают в поле его зрения. В рамках логотерапии вера и неверие не считаются взаимоисключающими явлениями. В общем, логотерапевт должен относиться непредвзято ко всем пациентам — и к верующим, и к неверующим. Ведь логотерапия — это один из видов психотерапии, а психотерапией по закону, — по крайней мере, в Австрии — имеют право заниматься только врачи. Логотерапевт, как всякий врач, даёт клятву Гиппократа, и хотя бы по этой причине он обязан позаботиться о том, чтобы методика логотерапии подходила для лечения любого пациента, будь то верующий или атеист, и могла войти в арсенал каждого врача, вне зависимости от его личных убеждений.
Коль скоро логотерапия относится к области медицины, необходимо провести чёткую границу между психотерапией и теологией. Если цель психотерапии — исцеление души, то цель религии — спасение души. И хотя в обоих случаях речь идёт о душе, психотерапию и религию никак нельзя назвать явлениями одного порядка. Религия пробуждает в душе человека более возвышенные устремления, открывает перед ним, так сказать, более широкие перспективы, чем психотерапия, причём верующего возвышает не познание, а вера.
Чтобы понять, как соотносится мирское, человеческое с божественным, надмирным, нужно вспомнить принцип золотого сечения, в соответствии с которым размер меньшей части соотносится с размером большей так же, как размер большей с размером целого. Как известно, у животного есть среда обитания, а у человека, по словам Макса Шелера, «есть целый мир». Так вот, человеческий мир соотносится с миром трансцендентным точно так же, как среда обитания животных — с нашим миром. И как животное не способно понять человека и осмыслить его мир, так и человек не способен постичь трансцендентный мир.
Когда обезьяне делают болезненные инъекции для получения иммунной сыворотки, разве она понимает, почему ей причиняют боль? Она живёт в своём мире и не может уразуметь, зачем люди ставят на ней опыты, ведь человеческий мир для неё — недосягаемая, недостижимая высота. Может быть, и над нашим миром существует другой непостижимый мир, некое средоточие высшего смысла, благодаря которому приобретают смысл и человеческие страдания?
