Хаим, никогда не пускавший в дом посторонних, распахнул дверь.
— Что ты за один? — спросил он вошедшего.
— Я тебе должен, Хаим, — печально сказал молодой человек.
Хаим Френч прекрасно знал своих должников. «Если человек врет, что должен, значит у него горе», — решил старик. Он подтолкнул гостя в глубь комнаты и, кряхтя и приседая, вкатил его на кровать, в которой спал внук.
— Ну и как же тебя зовут, мальчик?
— Я — папа Геккельберри Финна, — пробормотал Плющ, засыпая.
Нелединскому снился Философ. Тот сидел на берегу арыка и стравливал двух бойцовых перепелок. Перепелки никак не стравливались, лениво кружили друг против друга, иногда останавливались рядом и дружно смотрели на Философа, как бы спрашивая, что делать дальше. «Странно, — подумал Нелединский, — бедана — птичка кровожадная и дерется, бывает, до смерти. Что это с ними?» Вокруг собралась толпа болельщиков, в основном собаки и кошки, они посмеивались и подбадривали бойцов по-узбекски.
Философ тяжело поднялся и пошел за вином. Он натаскал полную ванну бутылок и залил холодной водой. Этикетки отмокали, отклеивались и плавали тут же, под водой, во взвешенном состоянии. Над ванной стояло голубое небо, ровно выкрашенное, без единого облачка. «Опять, — с тоской подумал Нелединский, — глаза бы мои не смотрели».
Он сделал усилие и проснулся. Было, судя по солнцу, часов девять утра. Над светящейся перистой листвой акаций стояло ровное голубое небо.
По подоконнику ходили голуби, царапали когтями по жести, глотали какие-то слова. Кока вздохнул. Завтра в это время он выедет в аэропорт. Можно бы и не спешить, худсовет через две недели, но делать здесь совершенно нечего, с деньгами ли, без денег. Интересно, сжег ли Философ мастерскую, или еще нет. Оставлять его одного было опрометчиво. Ира уехала в Питер, сказала, что навсегда, велела чувствовать себя свободным. Он усмехнулся. Все равно, что приказать долго жить. Правильно сделала, погибать надо на родине, и поодиночке, это жить надо вместе.
В квартире было пусто. Брат на работе, мама, наверное, пошла на базар. Ну и хорошо, пусть ходит потихоньку.
Кока медленно шел к Пересыпскому мосту. Сохранился ли девятый маршрут? Автобусы, наверное, пустили, до поселка Котовского. Спрашивать не хотелось, и так он ведет себя, как приезжий.
Девятый трамвай оказался на месте, мало того, его не пришлось штурмовать, как когда-то, он был почти пуст. Пересыпь не изменилась. Те же двухэтажные домики с темными подворотнями, одноэтажные — частные, увитые толстыми, со ствол небольшого дерева, виноградными лозами с мелкими, слегка уже розовеющими гроздьями, тут же какие-то фабрики и заводики, свалки искореженного металла, угрожающие трубы заводской электростанции.
