Он с трудом заставил себя встать, и вышел на площадь. Было темно и ветрено. Акации расшумелись над головой, смахивали с неба крупные звезды, и те летали, и трещали, сталкиваясь, и били осколками по голове, по глазам…
— Мамочка родненькая, — сказал вслух.
Домой не хотелось, и не было во всем мире места, куда бы хотелось. Плющ двинулся по темной площади. Из-за деревьев выступили две фигуры, медленно приближались.
— Вот оно, — с облегчением подумал Плющ. — Бог не фраер. И вовсе это не страшно. Главное, ничего не говорить — все уже сказано-пересказано. Хорошо бы и они помолчали.
Звезды скатились с головы, стали на свои места. Деревья затихли.
— Молодой человек, — сказал женский голос, — водка нужна? Хорошая, польская.
Женщина сняла с руки дерматиновую кошелку. Молодой длинный парень молчал. «Сын, наверно», — буднично подумал Плющ.
— А давайте, ребята, на троих. Разумеется, я беру!
— Спасибо, я бы с удовольствием, — рассмеялась женщина, — нельзя нам, на работе как-никак. Возьмите, шесть рублей всего.
— Большое спасибо, — сказал Плющ, протягивая две пятерки, — удачи…
— Спасибо и вам, — сказала женщина, — всегда рады.
«И что же дальше, — думал Плющ, отвинчивая крышку. — „Сгуста вудка выборова“, — прочел он под фонарем. — Классная водка, в Питере пили». Он прислонился к дереву и сделал несколько глотков. Стало легче. Который теперь может быть час? Полночь, наверное. Надо же, спиртоносы ходят по Приморской. Он остановил такси.
— К Хаиму Френчу, — неожиданно для себя, по вспыхнувшей ассоциации сказал он.
Таксист кивнул. Все таксисты города знали адрес Хаима Френча. Жил он на Слободке, в «полутора-комнатной» квартирке на первом этаже, с дочкой и двумя внуками. Большую комнатку занимала дочка, жесткая сорокалетняя женщина, с младшим сыном, в маленькой, темной, почти чулане, ночевали Хаим и старший, пятнадцатилетний, внук.
Хаим торговал водкой всю ночь. На стук приоткрывал он дверь на цепочке и протягивал руку. Вынув из тьмы пять рублей, он просовывал в щель бутылку водки. Нехитрая эта операция не требовала слов.
В дверь постучали. Хаим приоткрыл дверь и протянул руку. Вместо сухой бумажки ощутил он на ладони что-то холодное и тяжелое. Хаим отдернул руку и посмотрел в щель. Молодой человек держал в руке початую бутылку. Шляпа, ухарски сдвинутая на затылок, никак не соответствовала выражению лица обиженного и постаревшего ребенка.
— Впусти меня, Хаим, — сказал молодой человек. — Я так устал.
