«Сорвала я цветок полевой,
Приколола на кофточку белую…»
Потом Эдик потребовал тишины и, торопясь, чтоб не остановили, запел:
«Огни притона заманчиво мелькают,
Баян играет и песни там поють,
Там за столом мужчины совесть пропивают,
Девицы пивом заливают себе грудь…»
Душераздирающая песня о непутевом сыне и старушке-матери со слезой в седых ресницах почему-то оживила всех, даже развеселила. Наперебой стали вспоминать, кто куплет, а кто строку, забытые блатные песни. Когда Эдик спел: «Цыганочка Аза, Аза, сука, падла, блядь, зараза», Роза наклонилась к Игорю.
— Игорек, вытащи его как-нибудь и отведи домой, не то будет поздно.
— Эдик, — шепнул Игорь, — давай сходим на массив, здесь, сам видишь, тускло…
— А отпустят? — усомнился Эдик.
— А я с понтом пойду тебя провожать, ну и что-нибудь придумаем.
— Что-то Ленка не пришла, — громко сказал хитрый Эдик, — я пойду проверю. Кто-нибудь уходит?
— Пойдем и мы, Асенька, — сказал полковник, — заодно и Эдика проводим.
— Не надо меня провожать, что я, пяный? — запутался Эдик.
— Посидите еще, — сказала Роза, — Игорь проводит.
Эдик шел тяжело, ныряя при каждом шаге, как если бы плыл брассом или выполнял надоевшую и никому не нужную работу. Игорь, хоть и был одного с Эдиком роста, нависал над ним, или, забегая на полшага вперед, заглядывал снизу ему в лицо. Эдик был не очень пьян, и Игорь подумал: «Может, вправду взять что-нибудь, положить на запах, раз уж такая шара, и прочесть Эдику последний стишок». Он купил белое шипучее за рубль двенадцать.
— Только в темпе вальса, — попросил он Эдика, а то батьки разгневаются. Я тебя до дверей доведу, заходить не буду.
В темноте детской площадки они нащупали лодку-качалку.
— Давай ты первый, — сказал Эдик и посмотрел на звезды.
Владимир Сергеевич полагал, что прекрасно только то, что рационально. Он затеял ремонт своей квартиры с таким расчетом, чтобы нужная вещь всегда была под рукой. На третий год ремонта жизнь стала кошмаром. Тщательно продуманные и выполненные по чертежам полочки и шкафчики никак не оказывались под рукой, но загромождали то коридор, то кухню, то одну комнату, то все три сразу.
— Как ты не понимаешь, — убеждал он Розу, — когда все станет на место, ты не будешь делать ни одного лишнего движения.
— Я их уже столько сделала с твоим ремонтом, что могу больше не делать никаких до конца жизни.
Поэзию Сергеев не любил, но уважал, как всякую работу. Кроме того, он считал, что каждый культурный человек обязан быть осведомленным во всех сферах человеческой деятельности. Но было у него и пристрастие — история цивилизации, в которой он черпал вдохновение для философских своих изысканий.
