Офицер быстро привстал и, указывая на меня рукой, поднял своего соседа, вероятно переводчика. Они оба смотрели на меня, переговариваясь по-немецки, а я не обращая на них внимания, продолжал говорить что-то своему подводчику. Офицер и переводчик проехали в двух шагах от нас. Они могли бы достать меня рукой. Я почувствовал колючий взгляд фашиста на своей щеке, потом на затылке. Моя правая рука уже крепко сжала рукоятку маузера, а большой палец отвел предохранитель и взвел курок… Тихо сказал подводчику:
— Если будут допрашивать, откуда я взялся, говори, как было.
Дорога искривилась, наша телега повернула за небольшие кустики. Я напряженно слушал, как удаляются подводы карателей. Мой возчик молчал. Подводы с гитлеровцами скрылись за поворотом. Со словами «спасибо, до свидания» я спрыгнул с телеги и быстро пошел кустарником в глубь леса.
Только теперь я почувствовал, как велика была только что миновавшая опасность. Все тело ныло от страшной усталости, с трудом передвигались ноги. Я минут двадцать отдыхал, привалившись к стволу дерева. Затем пошел искать бойца.
На месте, которое я назначил для встречи, Васьки не оказалось. Решив, что он при виде подвод с гитлеровцами убежал в глубь леса, двинулся было на поиски, как внезапный окрик: «Стой! Стрелять буду!»— приковал меня к месту.
Из-за оголенных прутьев куста выглядывала бледная Васькина физиономия. В руках его прыгал браунинг, он пытался взять меня на мушку.
— Ты что, сдурел? — строго сказал я. Мне было не до шуток.
— Не подходи, убью! — кричал Васька, зажмурившись от страха и бессмысленно тыча револьвером перед собой.
Ударом кулака я выбил у него браунинг, и перепуганный насмерть парень поднял трясущиеся руки вверх.
— Да опусти ты руки, дурак! — крикнул я вне себя от злости.
— А я думал… вас немцы… там на дороге… — пролепетал Васька, едва разжимая бледные губы. — Я видел, вы… прямо навстречу им ехали.
Я махнул рукой и в изнеможении опустился на пень. Мною овладели вялость и безразличие ко всему, даже к самой смерти. В то же время я понимал, что такое состояние было результатом нервного перенапряжения в течение последних суток. Но тут пришли на помощь сознание долга и то, что называют силой воли и что у советских людей вырастало в несокрушимое стремление к победе над ненавистным врагом. Я справился со слабостью, сказав себе: умереть никогда не поздно: главное — выполнить свой партийный долг перед народом.
