– Ничего!… Я только хотела, чтобы ты ничего больше не говорил о Геллиге.
– Это почему?
Девушка безнадежно махнула рукой.
– Зачем говорить о таком примере, который не приложим к жизни!
– Объяснись, пожалуйста! Я тебя не совсем хорошо понимаю!
– Дело простое!… Сословные…
Она хотела сказать: „сословные контрасты“, но сконфузилась почему-то и не кончила.
Решив обратить все в шутку, она предала своему личику веселое, улыбающееся выражение и сказала:
– Ты хочешь знать, почему „пример не приложим“?…
– Да!
– Ну, хотя бы потому, – смеясь, продолжала она, – что он, может быть, и в самом деле единственный экземпляр на свете – единственный в своем роде, как и ты, дядюшка!
В эту минуту послышался шорох, и Полина умолкла, и лицо ее побледнело, словно она смертельно испугалась.
– Геллиг! – воскликнула она, вся затрепетав.
– Ну, и что же?… Чего же ты испугалась. Мы ничего плохого о нем не говорили.
– Ах, дядя, это его собака, а не он сам!… Но если пришел и Геллиг с нею, умоляю тебя, дорогой дядюшка, пойди к нему навстречу и скажи, что меня нет здесь!… Или нет… постой!… Я тоже хочу его видеть, только ты не уходи, останься со мной.
Барон Рихард взял за подбородок Полину и, подняв вверх ее прелестное, зарумянившееся личико, внимательно посмотрел на нее.
– Девочка моя, что с тобой? – озабоченно спросил он. – Ты говоришь каким-то странным языком, точно ты брала уроки у своей мачехи.
Молодая девушка опустила голову, пристыженная. Но сердце ее так сильно билось, что она вынуждена была прижать к нему руку.
Устремив неподвижный взгляд на дверь, Полина не сводила с нее глаз, ожидая, что она вот-вот раскроется.
Вот снова собака заскреблась, затем залаяла…
Послышались чьи-то отрывистые слова, произнесенные ворчливым тоном. Вслед за этим дверь отворилась, и на пороге комнаты появился не тот, прихода которого так боялась Полина, а господин фон Герштейн.
Он за ночь осунулся, и стала сразу заметна старость. Хотя на нем был надет шлафрок, спускающийся бесчисленными складками на пол, и модный ночной колпак, которым полковник хотел придать своему лицу выражение молодости.
– С добрым утром, Полина! – проговорил он входя.
В голосе его слышались утомление и какая-то хандра.
Увидев барона, он прибавил:
– С добрым утром, Рихард! Однако какие ранние визиты ты делаешь! – не утерпел он, чтобы не сказать.
По всему было видно, что ему неприятно было встретиться с бароном.
– Очевидно, ты хотел сказать, что очень ранние визиты мне приходится принимать!? – возразил барон. – Разве ты забыл, что здесь я дома! – с чувством добродушного сознания своих прав, продолжал он. – Тебе – жена, мне – дочь! Так что присаживайся к нам и располагайся поудобнее, дружище!
